В плохом обществе. В

Год издания книги: 1885

Повесть Короленко «В дурном обществе» впервые увидела свет в 1885 году в одном из московских периодических изданий. Произведение было написано автором в ссылке, однако дорабатывал его он уже в Санкт-Петербурге. В основу работы легли воспоминания автора о его детстве, проведенном в городе Ровно. Сюжет рассказа «В дурном обществе» стал основой для художественного фильма «Среди серых камней», который вышел на экраны в 1983 году.

Повести «В дурном обществе» краткое содержание

В небольшом городке под названием Княжье-Вено располагалось большое количество прудов. Возле одного из них на небольшом острове находился красивый старый замок, который когда-то давно принадлежал местному графу. Вот уже на протяжении нескольких лет ходили слухи, якобы замок размещается на костях умерших пленных из Турции. Хозяева здания покинули его слишком давно, поэтому внешний вид замка оставлял желать лучшего. Стены его постепенно разрушались, а крыша протекала. Это делало помещение неподходящим для проживания.

Однако из повести «В дурном обществе» узнаем, что была в городе категория людей, которые были рады и жизни в развалинах замка – местные нищие, которым не было где жить. Долгое время все они обитали в этом пристанище до тех пор, пока между ними не произошел конфликт. Всему виной был бывший слуга графа по имени Януш. Он присвоил сам себе право решать, кто достоин жить в замке, а кто должен убираться прочь. Таким образом в стенах здания остались только те нищие, которые имели аристократическое происхождение: католики, слуги и приближенные графа. Множество тех, кого изгнали, долго не могли найти себе пристанище и получили жестокое прозвище от местных – дурное общество. Кстати, вот почему так названа повесть «В дурном обществе». Спустя какое-то время они обосновались в подземелье возле старой заброшенной часовни, которая стояла на горе. Никто из жителей города не знал об их местонахождении. Главным среди изгнанников становится некий Тыбурций Драб. О его происхождении никому ничего не было известно. Некоторые предполагают, что когда-то давно он был аристократом, потому как мужчина был достаточно грамотным и даже знал на память речи некоторых античных авторов.

В том же городе Княжье-Вено проживают главные герои повести «В дурном обществе» – семья местного судьи. Потеряв жену несколько лет назад, мужчина сам воспитывал двоих своих детей: старшего мальчика по имени Вася и младшую дочь Соню. С тех пор, как супруга судьи скончалась, его охватило большое горе. Он часто вспоминал о жене, не мог сосредоточиться на работе и на своих детях. Вася, как главный герой , рос достаточно активным и смелым ребенком, он любил целый день ходить по городу, рассматривая местных жителей и колоритные пейзажи. Как-то раз он проходил возле старого замка. Януш, который вышел к нему, сказал, что теперь в нем живут только приличные люди, поэтому мальчик может войти внутрь. Однако Вася отказался, сказав, что предпочитает проводить время в том, «дурном обществе». Он жалел изгнанников и искренне хотел им помочь.

И вот как-то раз Вася со своими тремя друзьями проходил мимо заброшенной старой часовни. Детям очень захотелось заглянуть внутрь, и Вася, как самый смелый, решает первым проникнуть в часовню через окно. Поскольку она располагалась довольно высоко, дети решают помочь своему приятелю и подсадить его. Как только мальчик залез внутрь, из часовни раздались чьи это голоса. Те, кто ждал своего друга на улице, испугались и принялись убегать. Васе же бежать было некуда, поэтому он решил посмотреть, кто же там кричит. Незнакомцами оказались двое приемных детей Тыбурция – девятилетний мальчик по имени Валек и его младшая четырехлетняя сестра Маруся. Ребята быстро нашли общий язык. Валек сказал Васе, что тут может приходить к ним в гости, когда он захочет. Однако важно видеться таким образом, чтобы Тыбурций не знал о дружбе детей. Вася дает обещание, что никому и никогда не расскажет о месте нахождения изгнанников. Он понимает, что изгнанники нуждаются в помощи и поддержке, что и становится основной мыслью повести «В дурном обществе». Вернувшись домой, он сказал своим товарищам, что тогда в старой часовне он увидел чертей.

Сестра Васи, маленькая Соня, была такой же веселой и активной девочкой. Она очень сильно хотела гулять с братом, однако няня строго-настрого запретила ей это делать, считая Васю испорченным ребенком. Женщина даже не разрешает детям громко играть и бегать по дому. Отец мальчика придерживается того же самого мнения. Он не испытывает сильной любви и заботы по отношению к своему сыну. Всё его сердце отдано Соне, поскольку она очень похожа на свою покойную маму. Мальчик очень переживает из-за того, что отец уделяет ему мало внимания, особенно, когда во время встречи со своими новыми друзьями Валек рассказывает ему о том, что их приемный папа безумно их любит и заботиться о них. Тогда Вася не выдерживает и говорит, что он очень обижен на своего отца. Когда Валек узнаёт, что Вася говорит о городском судье, он признается, что наслышан о мужчине исключительно как о справедливом человеке.

Дети много разговаривают и веселятся, проводя вместе чуть ли не каждый день. Как-то раз Вася начинает замечать, что в отличии от активной Сони, Маруся выглядит довольно слабой и грустной. Валек говорит, что здоровье его сестры очень испортилось из-за того, что они живут в подземелье.

Через какое-то время Вася – герой повести «В дурном обществе» узнаёт, что Валек ежедневно ворует еду для того, чтобы прокормить свою сестру. Мальчику тяжело принять это, однако он понимает, что не в праве осуждать друга, поскольку его намерения благородные. Как-то раз во время того, как дети играли, в часовню вошёл Тыбурций. Герои рассказа «В дурном обществе» очень сильно испугались, поскольку никто не должен знать о их дружбе. Однако руководитель «тёмных личностей» не был против появления Васи в их пристанище. Единственное, о чём он просит мальчика, – никому не рассказывать о том, где изгнанники проживают. С тех пор Вася стал еще чаще приходить под старый склеп. Все члены «дурного общества» от мала до велика уже начинают привыкать к маленькому гостю и любить его.

С наступлением осени в краткой повести «В дурном обществе» узнаем, что Марусе стало совсем плохо. Вася не знает, чем он может помочь своей подруге. Тогда он решает попросить у своей сестры на время ее любимую большую куклу, которую девочке подарила покойная мать. Соня совершенно не против этого. Она отдает игрушку брату, и он в тот же вечер относит ее Маруси. От такого подарка девочке даже становятся немного лучше.

К судье начинает наведываться Януш, который постоянно доносит на членов «дурного общества». Как-то раз он рассказывает, что видел, как маленький Вася приходит к ним в гости. Тогда няня детей замечает то, что у Сони пропала ее кукла. Отец очень рассердился на Васю и приказал не выпускать его из дома. Однако через несколько дней мальчик всё-таки смог убежать, чтобы увидеться со своими друзьями. Тем временем здоровье Маруси из рассказа «В дурном обществе» испортилось ещё больше. Жители часовни полагают, что пришло время возвращать куклу ее хозяйке, поскольку думают, что маленькая девочка не заметит пропажи подарка. Однако это совсем не так – как только Маруся увидела, что игрушку хотят забрать, она сильно заплакала. Вася всё-таки решает оставить ей куклу, чтобы хоть как-то отвлечь девочку от болезни.

Вернувшись домой, Вася снова получает наказание, из-за которого ему запрещено выходить на улицу. Отец долгое время разговаривает со своим сыном, пытаясь заставить его признаться в том, что он общается с изгнанниками. Однако единственное, в чём Вася признается, это то, что кукла пропала по его вине. Не услышав ничего кроме этого, судья приходит в гнев. Разговор прерывает Тыбурций, который возвращает Васе игрушку. Он говорит, что его маленькая дочь недавно умерла, и рассказывает судье о том, что его приемные дети и маленький Вася стали хорошими друзьями. Мужчина начинает чувствовать себя ужасно виноватым перед своим сыном. Он понимает, что Вася, как и главный герой , не испорченный ребёнок. Он добрый и благородный человек, который хотел помочь людям – вот какова мысль повести «В дурном обществе». Судья отпускает мальчика, чтобы тот проводил Марусю в последний путь, и дает ему деньги, которые он должен был передать Тыбурцию. Кроме этого судья просит своего сына сказать изгнанникам о том, что им лучше покинуть город из-за постоянных доносов Яноша.

Через некоторое время краткий рассказ «В дурном обществе» рассказывает, что после похорон всё «дурное общество» резко исчезло из города. Маленькую Марусю похоронили недалеко от старой заброшенной часовни. На ее могилу часто приходит судья вместе со своими детьми. Вася и Соня ухаживали за местом погребения девочки долгое время. Через несколько лет, повзрослев, брат и сестра принимают решение покинуть город. Перед этим они в последний раз навещают могилу Маруси, возле которой произносят обет.

Повесть «В дурном обществе» на сайте Топ книг

Повесть Короленко «В дурном обществе» читать достаточно популярно. Благодаря этому она заняла высокое место среди , а также в нашем . И учитывая, стабильность этого интереса можно уверенно предположить попадание повести «В дурном обществе» и в наши последующие .

Повесть Короленок «В дурном обществе» читать полностью на сайте Топ книг вы можете .

Владимир Короленко

В ДУРНОМ ОБЩЕСТВЕ

Из детских воспоминаний моего приятел я

I. Развалины

Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле, - никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.

Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.

Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционною «заставой». Сонный инвалид, порыжелая на солнце фигура, олицетворение безмятежной дремоты, лениво поднимает шлагбаум, и - вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками. Далее широкая площадь зияет в разных местах темными воротами еврейских «заезжих домов», казенные учреждения наводят уныние своими белыми стенами и казарменно-ровными линиями. Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик. За мостом потянулась еврейская улица с магазинами, лавками, лавчонками, столами евреев-менял, сидящих под зонтами на тротуарах, и с навесами калачниц. Вонь, грязь, кучи ребят, ползающих в уличной пыли. Но вот еще минута и - вы уже за городом. Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит унылою, бесконечною песней в проволоках придорожного телеграфа.

Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом, с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится остров. На острове - старый, полуразрушенный замок.

Я помню, с каким страхом я смотрел всегда на это величавое дряхлое здание. О нем ходили предания и рассказы один другого страшнее. Говорили, что остров насыпан искусственно, руками пленных турок. «На костях человеческих стоит старое замчище», - передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым замком. От этого, понятно, замок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, - так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.

А в бурные осенние ночи, когда гиганты-тополи качались и гудели от налетавшего из-за прудов ветра, ужас разливался от старого замка и царил над всем городом. «Ой-вей-мир!» - пугливо произносили евреи; богобоязненные старые мещанки крестились, и даже наш ближайший сосед, кузнец, отрицавший самое существование бесовской силы, выходя в эти часы на свой дворик, творил крестное знамение и шептал про себя молитву об упокоении усопших.

Старый, седобородый Януш, за неимением квартиры приютившийся в одном из подвалов замка, рассказывал нам не раз, что в такие ночи он явственно слышал, как из-под земли неслись крики. Турки начинали возиться под островом, стучали костями и громко укоряли панов в жестокости. Тогда в залах старого замка и вокруг него на острове брякало оружие, и паны громкими криками сзывали гайдуков. Януш слышал совершенно ясно, под рев и завывание бури, топот коней, звяканье сабель, слова команды. Однажды он слышал даже, как покойный прадед нынешних графов, прославленный на вечные веки своими кровавыми подвигами, выехал, стуча копытами своего аргамака, на середину острова и неистово ругался: «Молчите там, лайдаки, пся вяра!»

Потомки этого графа давно уже оставили жилище предков. Большая часть дукатов и всяких сокровищ, от которых прежде ломились сундуки графов, перешла за мост, в еврейские лачуги, и последние представители славного рода выстроили себе прозаическое белое здание на горе, подальше от города. Там протекало их скучное, но всё же торжественное существование в презрительно-величавом уединении.

Изредка только старый граф, такая же мрачная развалина, как и замок на острове, появлялся в городе на своей старой английской кляче. Рядом с ним, в черной амазонке, величавая и сухая, проезжала по городским улицам его дочь, а сзади почтительно следовал шталмейстер. Величественной графине суждено было навсегда остаться девой. Равные ей по происхождению женихи, в погоне за деньгами купеческих дочек за границей, малодушно рассеялись по свету, оставив родовые замки или продав их на слом евреям, а в городишке, расстилавшемся у подножия ее дворца, не было юноши, который бы осмелился поднять глаза на красавицу-графиню. Завидев этих трех всадников, мы, малые ребята, как стая птиц, снимались с мягкой уличной пыли и, быстро рассеявшись по дворам, испуганно-любопытными глазами следили за мрачными владельцами страшного замка.

В западной стороне, на горе, среди истлевших крестов и провалившихся могил, стояла давно заброшенная униатская часовня. Это была родная дочь расстилавшегося в долине собственно обывательского города. Некогда в ней собирались, по звону колокола, горожане в чистых, хотя и не роскошных кунтушах, с палками в руках, вместо сабель, которыми гремела мелкая шляхта, тоже являвшаяся на зов звонкого униатского колокола из окрестных деревень и хуторов.

Отсюда был виден остров и его темные громадные тополи, но замок сердито и презрительно закрывался от часовни густою зеленью, и только в те минуты, когда юго-западный ветер вырывался из-за камышей и налетал на остров, тополи гулко качались, и из-за них проблескивали окна, и замок, казалось, кидал на часовню угрюмые взгляды. Теперь и он, и она были трупы. У него глаза потухли, и в них не сверкали отблески вечернего солнца; у нее кое-где провалилась крыша, стены осыпались, и, вместо гулкого, с высоким тоном, медного колокола, совы заводили в ней по ночам свои зловещие песни.

С этими словами Тыбурций встал, взял на руки Марусю и, отойдя с нею в дальний угол, стал целовать ее, прижимаясь своею безобразной головой к ее маленькой груди. А я остался на месте и долго стоял в одном положении под впечатлением странных речей странного человека. Несмотря на причудливые и непонятные обороты, я отлично схватил сущность того, что говорил об отце Тыбурций, и фигура отца в моем представлении еще выросла, облеклась ореолом грозной, но симпатичной силы и даже какого-то величия. Но вместе с тем усиливалось и другое, горькое чувство...
"Вот он какой,- думалось мне,- но все же он меня не любит".
IX. КУКЛА
Ясные дни миновали, и Марусе опять стало хуже. На все наши ухищрения, с целью занять ее, она смотрела равнодушно своими большими потемневшими и неподвижными глазами, и мы давно уже не слышали ее смеха. Я стал носить в подземелье свои игрушки, но и они развлекали девочку только на короткое время. Тогда я решился обратиться к своей сестре Соне.
У Сони была большая кукла, с ярко раскрашенным лицом и роскошными льняными волосами, подарок покойной матери. На эту куклу я возлагал большие надежды и потому, отозвав сестру в боковую аллейку сада, попросил дать мне ее на время. Я так убедительно просил ее об этом, так живо описал ей бедную больную девочку, у которой никогда не было своих игрушек, что Соня, которая сначала только прижимала куклу к себе, отдала мне ее и обещала в течение двух-трех дней играть другими игрушками, ничего не упоминая о кукле.
Действие этой нарядной фаянсовой барышни на нашу больную превзошло все мои ожидания. Маруся, которая увядала, как цветок осенью, казалось, вдруг опять ожила. Она так крепко меня обнимала, так звонко смеялась, разговаривая со своею новою знакомой... Маленькая кукла сделала почти чудо: Маруся, давно уже не сходившая с постели, стала ходить, водя за собою свою белокурую дочку, и по временам даже бегала, попрежнему шлепая по полу слабыми ногами.
Зато мне эта кукла доставила очень много тревожных минут. Прежде всего, когда я нес ее за пазухой, направляясь с нею на гору, в дороге мне попался старый Януш, который долго провожал меня глазами и качал головой. Потом дня через два старушка няня заметила пропажу и стала соваться по углам, везде разыскивая куклу. Соня старалась унять ее, но своими наивными уверениями, что ей кукла не нужна, что кукла ушла гулять и скоро вернется, только вызывала недоумение служанок и возбуждала подозрение, что тут не простая пропажа. Отец ничего еще не знал, но к нему опять приходил Януш и был прогнан на этот раз с еще большим гневом; однако в тот же день отец остановил меня на пути к садовой калитке и велел остаться дома. На следующий день повторилось то же, и только через четыре дня я встал рано утром и махнул через забор, пока отец еще спал.
На горе дела опять были плохи. Маруся опять слегла, и ей стало еще хуже; лицо ее горело странным румянцем, белокурые волосы раскидались по подушке; она никого не узнавала. Рядом с ней лежала злополучная кукла, с розовыми щеками и глупыми блестящими глазами.
Я сообщил Валеку свои опасения, и мы решили, что куклу необходимо унести обратно, тем более что Маруся этого и не заметит. Но мы ошиблись! Как только я вынул куклу из рук лежащей в забытьи девочки, она открыла глаза, посмотрела перед собой смутным взглядом, как будто не видя меня, не сознавая, что с ней происходит, и вдруг заплакала тихо-тихо, но вместе с тем так жалобно, и в исхудалом лице, под покровом бреда, мелькнуло выражение такого глубокого горя, что я тотчас же с испугом положил куклу на прежнее место. Девочка улыбнулась, прижала куклу к себе и успокоилась. Я понял, что хотел лишить моего маленького друга первой и последней радости ее недолгой жизни.
Валек робко посмотрел на меня.
- Как же теперь будет? - спросил он грустно.
Тыбурций, сидя на лавочке с печально понуренною головой, также смотрел на меня вопросительным взглядом. Поэтому я постарался придать себе вид по возможности беспечный и сказал:
- Ничего! Нянька, наверное, уж забыла.
Но старуха не забыла. Когда я на этот раз возвратился домой, у калитки мне опять попался Януш; Соню я застал с заплаканными глазами, а нянька кинула на меня сердитый, подавляющий взгляд и что-то ворчала беззубым, шамкающим ртом.
Отец спросил у меня, куда я ходил, и, выслушав внимательно обычный ответ, ограничился тем, что повторил мне приказ ни под каким видом не отлучаться из дому без его позволения. Приказ был категоричен и очень решителен; ослушаться его я не посмел, но не решался также и обратиться к отцу за позволением.
Прошло четыре томительных дня. Я грустно ходил по саду и с тоской смотрел по направлению к горе, ожидая, кроме того, грозы, которая собиралась над моей головой. Что будет, я не знал, но на сердце у меня было тяжело. Меня в жизни никто еще не наказывал; отец не только не трогал меня пальцем, но я от него не слышал никогда ни одного резкого слова. Теперь меня томило тяжелое предчувствие.
Наконец меня позвали к отцу, в его кабинет. Я вошел и робко остановился у притолоки. В окно заглядывало грустное осеннее солнце. Отец некоторое время сидел в своем кресле перед портретом матери и не поворачивался ко мне. Я слышал тревожный стук собственного сердца.
Наконец он повернулся. Я поднял на него глаза и тотчас же их опустил в землю. Лицо отца показалось мне страшным. Прошло около полминуты, и в течение этого времени я чувствовал на себе тяжелый, неподвижный, подавляющий взгляд.
- Ты взял у сестры куклу?
Эти слова упали вдруг на меня так отчетливо и резко, что я вздрогнул.
- Да,- ответил я тихо.
- А знаешь ты, что это подарок матери, которым ты должен бы дорожить, как святыней?.. Ты украл ее?
- Нет,- сказал я, подымая голову.
- Как нет? - вскрикнул вдруг отец, отталкивая кресло.- Ты украл ее и снес!.. Кому ты снес ее?.. Говори!
Он быстро подошел ко мне и положил мне на плечо тяжелую руку. Я с усилием поднял голову и взглянул вверх. Лицо отца было бледно. Складка боли, которая со смерти матери залегла у него между бровями, не разгладилась и теперь, но глаза горели гневом. Я весь съежился. Из этих глаз, глаз отца, глянуло на меня, как мне показалось, безумие или... ненависть.
- Ну, что ж ты?.. Говори! - и рука, державшая мое плечо, сжала его сильнее.
- Н-не скажу,- ответил я тихо.
- Нет, скажешь! - отчеканил отец, и в голосе его зазвучала угроза.
- Не скажу,- прошептал я еще тише.
- Скажешь, скажешь!..
Он повторил это слово сдавленным голосом, точно оно вырвалось у него с болью и усилием. Я чувствовал, как дрожала его рука, и, казалось, слышал даже клокотавшее в груди его бешенство. И я все ниже опускал голову, и слезы одна за другой капали из моих глаз на пол, но я все повторял едва слышно:
- Нет, не скажу... никогда, никогда не скажу вам... Ни за что!
В эту минуту во мне сказался сын моего отца. Он не добился бы от меня иного ответа самыми страшными муками. В моей груди, навстречу его угрозам, подымалось едва сознанное оскорбленное чувство покинутого ребенка и какая-то жгучая любовь к тем, кто меня пригрел там, в старой часовне.
Отец тяжело перевел дух. Я съежился еще более, горькие слезы жгли мои щеки. Я ждал.
Изобразить чувство, которое я испытывал в то время, очень трудно. Я знал, что он страшно вспыльчив, что в эту минуту в его груди кипит бешенство, что, может быть, через секунду мое тело забьется беспомощно в его сильных и исступленных руках. Что он со мной сделает? - швырнет... изломает; но мне теперь кажется, что я боялся не этого... Даже в эту страшную минуту я любил этого человека, но вместе с тем инстинктивно чувствовал, что вот сейчас он бешеным насилием разобьет мою любовь вдребезги, что затем, пока я буду жить, в его руках и после, навсегда, навсегда в моем сердце вспыхнет та же пламенная ненависть, которая мелькнула для меня в его мрачных глазах.
Теперь я совсем перестал бояться; в моей груди защекотало что-то вроде задорного, дерзкого вызова... Кажется, я ждал и желал, чтобы катастрофа, наконец, разразилась. Если так... пусть... тем лучше, да, тем лучше... тем лучше...
Отец опять тяжело вздохнул. Я уже не смотрел на него, только слышал этот вздох,- тяжелый, прерывистый, долгий... Справился ли он сам с овладевшим им исступлением, или это чувство не получило исхода благодаря последующему неожиданному обстоятельству, я и до сих пор не знаю. Знаю только, что в эту критическую минуту раздался вдруг за открытым окном резкий голос Тыбурция:
- Эге-ге!.. мой бедный маленький друг... "Тыбурций пришел!" промелькнуло у меня в голове, но этот приход не произвел на меня никакого впечатления. Я весь превратился в ожидание, и, даже чувствуя, как дрогнула рука отца, лежавшая на моем плече, я не представлял себе, чтобы появление Тыбурция или какое бы то ни было другое внешнее обстоятельство могло стать между мною и отцом, могло отклонить то, что я считал неизбежным и чего ждал с приливом задорного ответного гнева.
Между тем Тыбурций быстро отпер входную дверь и, остановившись на пороге, в одну секунду оглядел нас обоих своими острыми рысьими глазами. Я до сих пор помню малейшую черту этой сцены. На мгновение в зеленоватых глазах, в широком некрасивом лице уличного оратора мелькнула холодная и злорадная насмешка, но это было только на мгновение. Затем он покачал головой, и в его голосе зазвучала скорее грусть, чем обычная ирония.
- Эге-ге!.. Я вижу моего молодого друга в очень затруднительном положении...
Отец встретил его мрачным и удивленным взглядом, но Тыбурций выдержал этот взгляд спокойно. Теперь он был серьезен, не кривлялся, и глаза его глядели как-то особенно грустно.
- Пан судья!-заговорил он мягко.-Вы человек справедливый... отпустите ребенка. Малый был в "дурном обществе", но, видит бог, он не сделал дурного дела, и если его сердце лежит к моим оборванным беднягам, то, клянусь богородицей, лучше велите меня повесить, но я не допущу, чтобы мальчик пострадал из-за этого. Вот твоя кукла, малый!..
Он развязал узелок и вынул оттуда куклу. Рука отца, державшая мое плечо, разжалась. В лице виднелось изумление.
- Что это значит? - спросил он наконец.
- Отпустите мальчика,- повторил Тыбурций, и его широкая ладонь любовно погладила мою опущенную голову.- Вы ничего не добьетесь от него угрозами, а между тем я охотно расскажу вам все, что вы желаете знать... Выйдем, пан судья, в другую комнату.
Отец, все время смотревший на Тыбурция удивленными глазами, повиновался. Оба они вышли, а я остался на месте, подавленный ощущениями, переполнившими мое сердце. В эту минуту я ни в чем не отдавал себе отчета, и если теперь я помню все детали этой сцены, если я помню даже, как за окном возились воробьи, а с речки доносился мерный плеск весел,- то это просто механическое действие памяти. Ничего этого тогда для меня не существовало; был только маленький мальчик, в сердце которого встряхнули два разнообразные чувства: гнев и любовь,- так сильно, что это сердце замутилось, как мутятся от толчка в стакане две отстоявшиеся разнородные жидкости. Был такой мальчик, и этот мальчик был я, и мне самому себя было как будто жалко. Да еще были два голоса, смутным, хотя и оживленным говором звучавшие за дверью...
Я все еще стоял на том же месте, как дверь кабинета отворилась, и оба собеседника вошли. Я опять почувствовал на своей голове чью-то руку и вздрогнул. То была рука отца, нежно гладившая мои волосы.
Тыбурций взял меня на руки и посадил в присутствии отца к себе на колени.
- Приходи к нам,-сказал он,-отец тебя отпустит попрощаться с моей девочкой. Она... она умерла.
Голос Тыбурция дрогнул, он странно заморгал глазами, но тотчас же встал, поставил меня на пол, выпрямился и быстро ушел из комнаты.
Я вопросительно поднял глаза на отца. Теперь передо мной стоял другой человек, но в этом именно человеке я
нашел что-то родное, чего тщетно искал в нем прежде. Он смотрел на меня обычным своим задумчивым взглядом, но теперь в этом взгляде виднелся оттенок удивления и как будто вопрос. Казалось, буря, которая только что пронеслась над нами обоими, рассеяла тяжелый туман, нависший над душой отца, застилавший его добрый и любящий взгляд... И отец только теперь стал узнавать во мне знакомые черты своего родного сына.
Я доверчиво взял его руку и сказал:
- Я ведь не украл... Соня сама дала мне на время...
- Д-да,- ответил он задумчиво,- я знаю... Я виноват перед тобою, мальчик, и ты постараешься когда-нибудь забыть это, не правда ли?
Я с живостью схватил его руку и стал ее целовать. Я знал, что теперь никогда уже он не будет смотреть на меня теми страшными глазами, какими смотрел за несколько минут перед тем, и долго сдерживаемая любовь хлынула целым потоком в мое сердце.
Теперь я его уже не боялся.
- Ты отпустишь меня теперь на гору? - спросил я, вспомнив вдруг приглашение Тыбурция.
- Д-да... Ступай, ступай, мальчик, попрощайся...- ласково проговорил он все еще с тем же оттенком недоумения в голосе.-Да, впрочем, постой... пожалуйста, мальчик, погоди немного.
Он ушел в свою спальню и, через минуту выйдя оттуда, сунул мне в руку несколько бумажек.
- Передай это... Тыбурцию... Скажи, что я покорнейше прошу его,понимаешь?.. покорнейше прошу - взять эти деньги... от тебя... Ты понял?.. Да еще скажи,-добавил отец, как будто колеблясь,- скажи, что если он знает одного тут... Федоровича, то пусть скажет, что этому Федоровичу лучше уйти из нашего города... Теперь ступай, мальчик, ступай скорее.
Я догнал Тыбурция уже на горе и, запыхавшись, нескладно исполнил поручение отца.
- Покорнейше просит... отец...- и я стал совать ему в руку данные отцом деньги.
Я не глядел ему в лицо. Деньги он взял и мрачно выслушал дальнейшее поручение относительно Федоровича.
В подземельи, в темном углу, на лавочке лежала Маруся. Слово "смерть" не имеет еще полного значения для детского слуха, и горькие слезы только теперь, при виде этого безжизненного тела, сдавили мне горло. Моя маленькая приятельница лежала серьезная и грустная, с печально вытянутым личиком. Закрытые глаза слегка ввалились и еще резче оттенились синевой. Ротик немного раскрылся, с выражением детской печали. Маруся как будто отвечала этою гримаской на наши слезы.
"Профессор" стоял у изголовья и безучастно качал головой. Штык-юнкер стучал в углу топором, готовя, с помощью нескольких темных личностей, гробик из старых досок, сорванных с крыши часовни. Лавровский, трезвый и с выражением полного сознания, убирал Марусю собранными им самим осенними цветами. Валек спал в углу, вздрагивая сквозь сон всем телом, и по временам нервно всхлипывал.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Вскоре после описанных событий члены "дурного общества" рассеялись в разные стороны. Остались только "профессор", попрежнему, до самой смерти, слонявшийся по улицам города, да Туркевич, которому отец давал по временам кое-какую письменную работу. Я с своей стороны пролил немало крови в битвах с еврейскими мальчишками, терзавшими "профессора" напоминанием о режущих и колющих орудиях.
Штык-юнкер и темные личности отправились куда-то искать счастья. Тыбурций и Валек совершенно неожиданно исчезли, и никто не мог сказать, куда они направились теперь, как никто не знал, откуда они пришли в наш город.
Старая часовня сильно пострадала от времени. Сначала у нее провалилась крыша, продавив потолок подземелья. Потом вокруг часовни стали образовываться обвалы, и она стала еще мрачнее; еще громче завывают в ней филины, а огни на могилах темными осенними ночами вспыхивают синим зловещим светом. Только одна могила, огороженная частоколом, каждую весну зеленела свежим дерном, пестрела цветами.
Мы с Соней, а иногда даже с отцом, посещали эту могилу; мы любили сидеть на ней в тени смутно лепечущей березы, в виду тихо сверкавшего в тумане города. Тут мы с сестрой вместе читали, думали, делились своими первыми молодыми мыслями, первыми планами крылатой и честной юности.
Когда же пришло время и нам оставить тихий родной город, здесь же в последний день мы оба, полные жизни и надежды, произносили над маленькою могилкой свои обеты.
1885
ПРИМЕЧАНИЯ
Рассказ написан почти полностью в годы пребывания Короленко в якутской ссылке (1881-1884) Позже автор работал над ним в 1885 году в Петербурге, в доме предварительного заключения, где ему пришлось просидеть несколько дней. В том же 1885 году рассказ был напечатан в журнале "Русская мысль", No 10.
В одной из своих кратких автобиографий Короленко, касаясь рассказа "В дурном обществе", говорит: "Многие черты взяты с натуры, и, между прочим, самое место действия описано совершенно точно с города, где мне пришлось оканчивать курс". Здесь имеется в виду город Ровно (названный в рассказе "Княжье-Вено"), где Короленко учился, начиная с третьего класса реальной гимназии. В образе судьи автор воспроизвел некоторые черты своего отца.
Стр. 11. Официалист-служитель, низший чиновник.
Чамарка - верхняя мужская одежда типа кафтана или казакина.
Стр. 16. Бутарь-низший полицейский чин.
Стр. 25. Закрута - пук стеблей стоящего на корню хлеба, свернутый узлом. По старинному народному поверью, закруты делаются якобы злыми силами и приносят несчастье сорвавшему их.
Стр. 27. Потоки-лопасти мельничного колеса.
Стр. 39. Каплица- католическая часовня.

Название произведения: В дурном обществе
Короленко Владимир
Год написания: 1885
Жанр: рассказ
Главные герои: Вася - сын судьи, Сонька - сестра Васи, Валек - сын Тыбурция, Маруся - сестра Валека, Тыбурций - глава «дурного общества», отец Васи - городской судья.

Пронизывающая и очень взрослая история, познакомиться с которой можно через краткое содержание рассказа «В дурном обществе» для читательского дневника.

Сюжет

Когда умерла мать, Васька остался без призора. Отец, пораженный горем, не уделяет время сыну и погружен в работу. Рядом с городом есть часовня и подземелье, в котором живут бездомные, так называемое «дурное общество». Васька залезает в часовню и знакомится там с Валеком и Марусей. Дети дружат. Однажды Валек говорит, что отец очень любит их. Васька отвечает, что не может сказать подобное о своем отце, который, напротив, его недолюбливает. Валек отмечает, что его отец справедливый и честный. Маруся болеет. Вася приносит ей куклу Сонечку. Девочка радуется. До судьи доходят слухи об общении сына с дурным обществом. Ваську запирают, но он убегает. Тыбурций приходит к судье с куклой и рассказывает о дружбе детей. Судья и сын сближаются. Маруся умирает. Дети часто приходят к ней на могилу.

Вывод (моё мнение)

Вася подружился с детьми Тыбурция несмотря на ярлыки, навешанные на жителей подземелья. Его не волнует отношение к ним окружения. Он очень человечный и добрый мальчик, не испорченный предрассудками и жестокостью. Благодаря своему великодушию он вызывает стыд в черством сердце отца и сближается с ним. Маруся становится памятью для всех и печальным примером и жертвой неравенства людей.

«В дурном обществе» - рассказ русско-украинского писателя Владимира Галактионовича Короленко.

Тема рассказа

Главные герои произведения:

• мальчик Вася – он же рассказчик;
• отец Васи – богатый судья;
• пан Тыбурций Драб – бедняк из «дурного общества»;
• мальчик Валек и девочка Маруся – дети пана.

В городе Княж-городок в старом разваленном замке живут нищие и бедняки. Однажды среди этих людей происходит раскол. Слуга местного графа позволяет оставаться в замке католикам, бывшим слугам или потомкам бывших слуг графа, назвав их «порядочным обществом», а всех остальных нищих изгоняет. Они составляют «дурное общество»; этим людям приходится поселиться в подземелье местной часовни.

Вася – мальчик из богатой семьи, обделенный вниманием отца. Из любопытства он попадает в подземелье и там знакомится с Валеком и Марусей, а также их отцом-паном.

Между детьми зарождается дружба, Вася очень жалеет бедных людей. Вскоре Маруся начинает болеть из-за постоянного нахождения в подземелье, а также из-за постоянного голода. Вася дарит ей куклу своей сестры. Отец, узнав о дружбе сына с «дурным обществом», запрещает мальчику общаться с ними и запирает его дома.

Вскоре к ним приходит сам пан Драб и сообщает, что Маруся умерла. Отец Васи проявляет сострадание и позволяет сыну попрощаться с девочкой. После ее смерти пан и Валек исчезают из города.

Повзрослев, Вася и его сестра Соня по-прежнему навещают могилу Маруси; иногда с ними ее навещает и их отец.

Главные мысли рассказа «В дурном обществе»

Основная мысль рассказа заключается в том, что ставить ярлыки на людях – это неправильно. Пан Тыбурций, его дети и окружение названы «дурным обществом» только из-за их бедности, хотя на самом деле эти люди ничего плохого не сделали. Они честны, добры, ответственны и заботливы по отношению к родным и близким.

Также этот рассказ о добре. Всегда нужно быть добрым, и неважно, кто перед тобой – богач или бедняк. Так в рассказе поступил Вася. Он, как мог, поддерживал детей пана, и взамен получил незабываемые уроки жизни: он научился сострадать, помогать ближнему; он узнал, что такое настоящая дружба и что бедность – это вовсе не зло и не порок.