Языки. Письмо и книги в Западной Европе средних веков

3 433

Как общались между собой люди, например, в Западной Европе в XI-XV вв.? На каком языке или языках? Греческого или еврейского языка подавляющее большинство населения Западной Европы не знало. Латынь была достоянием ничтожного меньшинства книжников. Традиционная история говорит, что вульгарной латыни к тому времени уже не было, причем давным-давно. Современных же европейских языков еще не было (они образовались в XVI-XVII вв.).

В Эльзасе, в монастыре Кольмарии (Colmarie) печальная надпись на стене, которая повествует о том, что в 1541 г. в этом городе умерло 3500 жителей, сделана на латыни, иврите и греческом. Кто в Эльзасе когда-либо говорил на этих языках? К каким прихожанам обращена эта надпись, изготовленная в XVII в.?

Современный немецкий лингвист Ф. Штарк (F. Stark. Faszination Deutsch. Langen/Müller. München, 1993) утверждает, что деловым языком Европы от Лондона до Риги с середины XV был язык Ганзейского Союза – “средненижненемецкий”, который затем был вытеснен другим языком –“верхненемецким” языком реформатора М. Лютера.

Однако Дитер Форте (“Томас Мюнцер и Мартин Лютер или Начала бухгалтерии”, Базель, 1970), опираясь на документы, прямо говорит о том, что у 19–летнего испанского короля Карлоса I, будущего Императора Священной Римской Империи Карла V Габсбурга, и его родного дяди Фридриха Саксонского при их первой встрече в 1519 г. общим языком был не немецкий, не испанский и не французский. И не латынь. А какой?

При этом того же Карла в зрелом возрасте считают уже полиглотом, приписывая ему следующее крылатое высказывание о языках Европы: “С Богом я говорил бы по-испански, с мужчинами – по-французски, с женщинами – по-итальянски, с друзьями — по-немецки, с гусями – по-польски, с лошадьми – по-венгерски, а с чертями – по-чешски.

В этом высказывании содержится весьма интересная информация. Во-первых, Карл упоминает такой обособленный язык Европы как венгерский, и при этом совершенно игнорирует английский язык. Во-вторых, Карл чувствует разницу между близкородственными славянскими языками — польским и чешским. А если учесть, что под венгерским языком в Европе еще и в XVIII в. понимали словацкий язык, то Карл V вообще оказывается тонким славистом! (См. например, Британскую Энциклопедию 1771 г., v. 2, “Language”. Население тогдашней Венгрии со столицей в Прессбурге, нынешней Братиславе, было преимущественно славянским.)

В упомянутой энциклопедии приведен потрясающий лингвистический анализ языков своего и предыдущего времени.

Нынешние романские языки — французский и итальянский – в ней отнесены к варварскому готскому (Gothic), только “облагороженному латынью”, причем говорится об их полной аналогии с готским.

Зато испанский язык (Castellano) Британская Энциклопедия называет практически чистой латынью, противопоставляя его при этом “варварским” французскому и итальянскому. (Интересно, знают ли об этом современные лингвисты?).

О немецком или о других языках германской группы, считающихся сегодня родственными готскому, тем более о какой-либо родственности английского языка готскому в энциклопедии конца XVIII в. речи и вовсе нет.

Собственный, английский язык эта энциклопедия считает синтетическим, вобравшим в себя и греческий, и латынь и предшествующий англо-саксонский (при этом связь с уже существовавшим с начала XVI в. саксонским диалектом немецкого языка полностью игнорируется!).

Между тем, в современном английском языке явственно проступают два лексических пласта, охватывающие за вычетом позднейших интернациональных слов 90% словарного запаса: примерно две трети составляют слова, однокоренные с балто-слявяно-германскими, с четко соотносящейся фонетикой и семантикой, а одну треть – также слова, однокоренные с балто-славяно-германскими, но прошедшие средневековую латинизацию (“романизацию”).

Любой желающий может в этом убедиться, открыв словарь английского языка. Например, все без исключения слова, существовавшие в XVII в. и начинающиеся в английском языке на W, относятся к первой группе прямого корневого родства с балто-славяно-германскими аналогами и для них нетрудно, при желании, найти соответствие в любом из языков этой группы. Напротив, все слова, начинающиеся в английском языке на V, являются “романизированными”.

Средневековая латинизация Европы была всеобщей. Вот характерный пример из немецкого языка. Ни один глагол сильного спряжения (т.е. считающийся исконно-немецким) не начинается с P, хотя начинающихся с F или Pf существует немало.

Приведем яркий пример из итальянского языка. Синонимы pieno и folto, означающие “полный”, отражают два наречия одного и того же исходного языка с балто-славяно-германским корнем p(o)l: первое из греко-романского наречия, а второе – из германского.

То же самое характерно и для латыни. Слова complex и conflict сегодня воспринимаются как совершенно разные и независимые. Однако, в основе обоих лежит балто-славяно-германский корень pl(e)h (ср. плести). С учетом приставки сo(n)-, соответсвующей славянской c(o)-, оба отвлеченных латинских слова восходят к первоначальному конкретному значению сплетение. И таких примеров немало.

В приведенном примере прослеживается та же самая фонетическая параллель p/f, которая была показана на примерах итальянского и немецкого языков. Это прямо говорит о том, что латинский, немецкий и итальянский языки отражают одну и ту же фонетическую картину.

Когда же и почему “Господь смешал языки”? Расслоение общеевропейского языка началось не с падением Константинополя, а гораздо раньше: с глобальным похолоданием и чумой XIV в. Не столько изоляция отдельных групп населения, сколько цинга, явившаяся следствием похолодания, резко изменила фонетическую картину Европы.

Младенцы, зубы которых выпадали, не успевая вырастать, физически не могли произнести зубных звуков, а остальной их речевой аппарат вынужденно перестраивался для мало-мальски внятного произношения самых простых слов. Вот в чем причина разительных фонетических перемен в ареале, где свирепствовала цынга!

Звуки d, t, “th”, s, z выпадали вместе с зубами, а распухшие от цинги десны и язык не могли выговорить стяжения двух согласных. Об этом молчаливо свидетельствуют французские circonflexes над гласными буквами. Помимо территории Франции, сильно пострадала фонетика на Британских островах, в Нижней Германии и, частично, в Польше (“пшеканье”). Там же, где цинги не было, фонетика не пострадала – это Россия, Прибалтика, Украина, Словакия, Югославия, Румыния, Италия и далее к югу.

Наиболее распространенными языками в XVIII в. Британская Энциклопедия называет два: арабский и славянский, к коему отнесены не только нынешние языки славянской группы, (в том числе “венгерский” = словацкий), но и коринфский (Carinthian). Однако, в этом нет ничего удивительного: население п-ова Пелопоннес говорило по-славянски — на македонском диалекте.

В самой же цитируемой Британской Энциклопедии звук “s” в начале и середине слова еще передается не обычной строчной “латинской” буквой s, а готической f, например, слово success пишется как fuccefs. При этом английское произношение конечного s соответствует фонетике русского языка: энциклопедия приводит два разных произношения слова as в цитируемой в ней фразе из Шекспира “Cicero was as eloquent as Demosthenes”, где первое as транскрибируется как afs (читается “эс элоквент”), а второе, перед звонким согласным, озвончается, как и в русском, до az (читается приблизительно как “эз Демосфинз”).

Документы римско-католической церкви, в частности Турского Собора, свидетельствуют, что подавляющая часть населения, например, Италии (да и того же Эльзаса) до XVI в. говорила на Rusticо Romanо, на котором Собор рекомендовал читать проповеди, потому что книжной латыни прихожане не понимали.

Что же такое Rusticо Romanо? Это не вульгарная латынь, иначе так бы и написали! С одной стороны, Rusticо – это язык вандалов, балто-славянский язык, словарь которого приведен, в частности, в книге Мауро Орбини, изданной в 1606 г. (Origine de gli Slavi & progresso dell Imperio loro di Mauro Orbini R. In Pesaro appresso Gier. Concordia, MDCVI). Известно, что слово rustica обозначало в средние века не только грубое, деревенское, но и книгу в кожаном (сафьяновом, т.е. персидской или русской выделки) переплете. Язык, сегодня наиболее близкий к Rusticо — хорватский.

С другой стороны, традиционная историография гласит, что Северную Италию (и прежде всего, провинцию Тоскана) в VII-IV вв. до н.э. населяли этруски (иначе — туски), культура которых оказала огромное влияние на “древнеримскую”. Однако, по-шведски tysk означает “немецкий”, jute – “датчанин”, а rysk – “русский”. Tyski или jute-ryski, они же Γ?ται Ρ?σσι Ливия и Arsi-etae Птолемея – это и есть легендарные этруски, по происхождению — балто-славяно-германцы.

В книжной латыни есть поговорка – “Etruscan non legatur” (“Этрусское не читается”). Но в середине XIX в. Ф. Воланский (Tadeu? Vo?ansky) ? А. Чертков, независимо друг от друга, прочитали десятки этрусских надписей, пользуясь современными им славянскими языками.

Например, этрусская надпись на двусторонней камее, открытой Ульрихом Фридрихом Коппом в 1827 г. (U. F. Kopp. “De varia ratione Inscriptiones interpretandi obscuras”) гласит: “I?W, CАВАWΘ, AΔΞNHI — ? KΛI E? ΛA=CA, IδyT OΣ ТАРТАРОУ СКОТIN” ясна и по-русски: “Ягве, Саваоф, Адоней – ей! (старо-русское “воистину”) — коли его лаются (т.е. их ругают), идут в тартару скотин”. Из этой надписи очевидно и отсутствие какой-либо разницы между “греческим” и “славянским” письмом.

Коротка и выразительна надпись на глиняном шаре с изображением булавы (коллекция de Minices, Fermo. T. Mommsen. Unteritalische Dialecte. 1851): IEPEKΛEuΣ ΣKΛABENΣII, ς. е. “Геркулес Склавенсий, он же Ярослав Славянский”.

В Южной Европе исходный балто-славяно-германский (континентальный арианский) язык (он же этрусcко-вандальский Rustico) претерпел существенные изменения как в лексике, так и в фонетике под влиянием иудео-эллинского (средиземноморского койне) языка, для которого, в частности, характерна неразличимость звуков b и v, а также частое смешение l и r. Так образовалось романское (ладинское) наречие, т.е. Rustico Romano, на базе которого в XIV в. возникла латынь.

Тем самым, Rustico Romano – это греко-романская ветвь все того же общеевропейского арианского (балто-славяно-германского) языка. Под названием Grego (т.е. греческий!) он был завезен первой волной португальской Конкисты в Бразилию, где еще и в XVII в. катехизис индейцам тупи-гуарани преподавали именно на этом языке, потому что они его понимали (а португальский язык образца XVII в. – нет!). В значительной мере наследником Rustico Romano остается современный румынский язык.

Очевидно, что именно после падения Константинополя в 1453 г. Западная Европа откололась от Византии и в ней началась сплошная латинизация, а с XVI в. пошел интенсивный процесс создания собственных национальных языков.

Несмотря на множество диалектов, образовавшихся в послечумное время в XIV-XV вв. и ставших прообразами современных европейских языков, до XVI в. именно Rustico (а не “вульгарная латынь”!), вероятнее всего, оставался в Европе общеразговорным языком.

Ведь даже в 1710 г. шведский Король Карл XII, осажденный в своей резиденции в Бендерах турецкими янычарами, вышел к ним на баррикады и своей пламенной речью (о переводчике и слова нет!) за 15 минут убедил их перейти на свою сторону. На каком языке?

До сих пор речь шла об устном общении. Однако, одним из решающих факторов цивилизации в XI-XV вв. было становление буквенной письменности. Напомним, что буквенная письменность, в отличие от пиктографической, является письменным отражением устного языка. (Иероглифы никак не передают устную речь.)

Прямое указание на то, что буквенная письменность впервые появилась только в конце XI в. дает У. Шекспир (Сонет 59.):

If there be nothing new, but that which is
Hath been before, how are our brains beguiled,
Which, labouring for invention, bear amiss
The second burden of a former child!
O, that record could with a backward look,
Even of five hundred courses of the sun,
Show me your image in some antique book,
Since mind at first in character was done!
That I might see what the old world could say
To this composed wonder of your frame;
Whether we are mended, or whether better they,
Or whether revolution be the same.
O, sure I am, the wits of former days
To subjects worse have given admiring praise.

В издании 1640 г. восьмая строка еще категоричнее: “Since mine at first in character was done!”

Наиболее близким к оригиналу является перевод Сергея Степанова:

Коль то, что есть, все было, и давно,

И нет под солнцем ничего, что ново,

И заблуждаться разуму дано,

Один и тот же плод рождая снова,

То память пусть в седые времена

Лет на пятьсот своим проникнет взором,

Где в первокниге первописьмена

Отобразили облик твой узором.

Взгляну я, как писали искони,

Такую красоту живописуя, —

Кто лучше пишет, мы или они?

Иль времена переменялись всуе?

Но знаю: их едва ли уступал

Оригиналу мой оригинал

Не менее выразительно и свидетельство Лоренцо Валла (1407-1457), известного исследователя античности и латинского языка, тонкими лингвистическими и психологическими наблюдениями доказавший подложность знаменитого “Константинова дара” в своей знаменитой работе “О красотах латинского языка”. В середине XV века Л. Валла утверждал, что “Книги мои имеют перед латинским языком больше заслуг, чем все, что было написано в течение 600 лет по грамматике, риторике, гражданскому и каноническому праву и о значении слов” .

Здесь следует пояснить, что в моменту, когда Л. Валла писал эти строки, история Флоренции уже была искусственно удлинена примерно на 260 лет за счет “византийских хроник”, привезенных в 1438 г. во Флоренцию Гемистом Плетоном. Знаменательно, что Л. Валла ни единым словом не упоминает великого Данте, которого сегодня все считают творцом итальянского языка и классиком литературной латыни. (Скорее всего, Данте еще не родился в то время, когда Валла писал свои сроки, но об этом – отдельный разговор.)

В том, что латиница была создана позже греческого письма, сейчас никто не сомневается. Однако, при сравнении т.н. архаической латыни, традиционно относящейся к 6 в. до н. э., и классической латыни, относимой к 1 в до н. э., т.е. на 500 лет позднее, бросается в глаза куда более близкое к современному графическое оформление архаической монументальной латыни, нежели классической. Изображение обоих разновидностей латинского алфавита можно найти в любом лингвистическом словаре.

По традиционной хронологии получается, что латинское письмо сначала деградировало от архаического к классическому, а потом, в эпоху Возрождения, снова приблизилось к первоначальному виду. В рамках излагаемой концепции такого ничем не оправданного явления нет.

Сравнивая латынь с современными языками, необходимо обратить внимание также на то, что флективная структура книжного средневекового латинского языка практически полностью совпадает с системой склонений и спряжений в русском языке. Ее же унаследовал и современный итальянский язык.

Это же относится и к остальным славянским языкам, кроме болгарского, и к литовскому языку. В других европейских языках флективная система в той или иной мере разрушена, и в них роль флексий выполняют служебные слова — предлоги. Падежные окончания утрачены в английском, французском и скандинавских языках.

Это – прямое следствие латинизации, поскольку зафиксированное латынью греко-романское произношение балто-славяно-германских окончаний, подвергшееся влиянию иудео-эллинского языка, сильно отличалось от балто-славянского. Взаимное противоречие огласовки письменной латинской формы окончаний в официальной римско-католической речи и в разговорном языке, естественно, мешало взаимопониманию.

В итоге окончания отпали вообще именно в тех современных языках, народы-носители которых населяли регионы конфессионального раскола и последующего межконфессионального столкновения – т.е. в Западной и Северо-Западной Европе и на Балканах. Характерно, что промежуточный этап процесса распада флексий зафиксирован именно в современном немецком языке.

Отсюда становится ясным и вероятное географическое происхождение латыни – Пиренейский п-ов и Южная Франция, и вероятное время появления латинской письменности (не ранее XIII в.) — первоначально в виде готического письма (шрифта), отредактированного уже в XIV в., скорее всего, Стефаном Пермским. Латынь, по сути, представляет собой первый искусственно созданный языковый конструктор.

По сути дела, историю происхождения латыни как бы в обратном порядке повторил Л. Заменгоф, создавший в 1887 г. искусственный язык эсперанто на основе романских языков (“восстановленной латыни”), но с германскими и славянскими элементами.

Принимаемый большинством лингвистов традиционный подход к развитию языков современной европейской цивилизации заключается в том, что все они возводятся путем различных сопоставлений и реконструкций в итоге к некоему единому индоевропейскому праязыку. Тем самым, выстраивается языковое дерево, исходя из живых и отмерших веток, с попыткой восстановить общий корень, скрытый в толще веков.

При этом причины, вызывающие то или иное разветвление языкового Древа, лингвисты ищут в исторических событиях, придерживаясь при этом традиционной хронологии. Иногда даже указывают не только время, но и место, откуда началось разделение индоевропейского праязыка — Беловежская Пуща в Белоруссии.

Особенно излюбленным аргументом этих лингвистов является “древнейший” санскрит, само понятие о котором появилось только в XVII в. Здесь мы просто заметим, что, например, по-испански San Escrito означает “Священное Писание”. Так что санскрит – это средневековый продукт миссионеров и не более того.

Другая точка зрения, развитая, в основном, итальянскими лингвистами, заключается в постулировании нескольких исходных языковых центров и самостоятельно развиваюшихся языковых “кустарников”. Это не удивительно, поскольку иначе итальянским лингвистам придется, вслед за Британской Энциклопедией 1771 г., признать, что их родной язык на самом деле близкородствен “варварскому” готскому, т.е. балто-славяно-германскому.

В качестве примера приведем диаметрально противоположные взгляды приверженцев двух упомянутых теорий на происхождение балтийской группы языков, к которым в настоящее время принадлежат литовский и латышский языки.

Сторонники единого (ностратического) языка, считают балтийские языки наиболее архаичными, сохраняющими наибольшее родство с индоевропейским праязыком. Противоположная точка зрения рассматривает их как маргинальные, возникшие на северной границе взаимодействия двух самостоятельных западной (европейской) и восточной (евроазиатской) языковых семей. Под европейской языковой семьей подразумевается романская группа языков, которая, как считается, произошла из латинского языка.

Интересно отметить, что при таком подходе на южной границе между этими условными языковыми семьями в качестве такого же маргинального языка оказывается греческий язык. Однако между греческим и балтийскими языками существует принципиальная разница: современный греческий язык действительно представляет собой маргинальный, в значительной мере обособленный язык, получившийся к XV в. в результате скрещивания прежде всего иудео-эллинского (семитского) и арианского (балто-славяно-германского) языков.

Напротив, балтийские языки сохраняют и общий лексический фонд, и прямые фонетические соответствия как со славянскими, так и с германскими и романскими языкам, но отнюдь не с иудео-эллинским. Здесь еще необходимо отметить, что и в греческом языке многие “древнегреческие” корни являются не просто общеиндоевропейскими, а именно балто-славяно-германскими.

Раздел языкознания – этимология — занимается исследованием происхождения слов, составляющих лексику, т. е. словарный запас языка. Придерживаясь традиционной хронологии, этимология является, по сути, эвристической наукой, и в этом смысле ее можно сравнить с археологией, поскольку единственным надежным критерием является письменная фиксация слова. При этом лингвисты, конечно же, руководствуются прежде всего здравым смыслом и действуют методом сравнения.

Однако датировка “древних” письменных памятников, не имеющих собственной даты записи – вещь сама по себе весьма непростая, и может приводить к серьезным ошибкам не только в хронологии, но и в языкознании. Достаточно упомянуть, что криминалистика для датировки даже современных письменных источников не только использует целый комплекс инструментальных методов, но и опирается при этом на статистически обоснованную и независимо датированную базу данных для сравнения документов. Для древних же письменных источников такая база данных просто отсутствует.

В 50-х годах ХХ века М. Сводеш разработал новое направление в лингвистике – глоттохронологию. Глоттохронология – это область сравнительно-исторического языкознания, занимающаяся выявлением скорости языковых изменений и определением на этом основании времени разделения родственных языков и степени близости между ними. Такие исследования проводятся на основе статистического анализа словаря (лексикостатистика).

При этом предполагается, что глоттохронологический метод применительно к относительно недавно разошедшимся языкам (по традиционной хронологии в пределах Новой Эры) дает систематическую ошибку в сторону приближения к нашему времени. Однако, применительно к началу разделения балто-славянского языка глоттохронологические вычисления дают довольно устойчивую границу – XII век.

С другой стороны, ареалы “балтийского” и “славянского” языков в Восточной Европе по данным топонимики (названия мест) и гидронимики (названия водоемов) в XIV веке по традиционной хронологии практически совпадают. Это еще одно свидетельство в пользу существования балто-славянской языковой общности по состоянию на XIV век. При этом практически все лингвисты, за исключением, пожалуй, чешского ученого В. Махека, считают германские языки отделившимися от балто-славянских по крайней мере на тысячелетие раньше. Это лингвистическая ошибка, порожденная традиционной хронологией.

Сама по себе “древовидная” модель (на языке математики она называется решеткой Бете) не вполне адекватна для описания процесса развития языков, поскольку она не включает обратной связи и предполагает, что единожды разделившиеся языки далее развиваются независимо друг от друга. Этот предельный случай может реализоваться только в результате полной информационной изоляции одной части населения от другой на протяжении жизни, по крайней мере, нескольких поколений.

В отсутствие средств массовой информации такое возможно только из-за географической изоляции в результате глобальной природной катастрофы – например, потопа, разделения материков, резкого изменения климата, глобальной эпидемии и т.п. Однако, это достаточно редкие события даже с точки зрения традиционной хронологии. Более того, даже разделение Евразии и Америки Беринговым проливом полностью не уничтожило языковой связи, например, японского языка и языков некоторых индейских племен.

С другой стороны, в отсутствие глобальных катаклизмов информационный обмен происходит непрерывно как внутри языка, на уровне междиалектальных связей, так и между языками. Судя по Библии и по различным эпосам, глобальных катастроф, резко нарушивших языковую общность, на памяти человечества было не более двух, что отражено, например, в библейских преданиях о Всемирном Потопе и Вавилонском смешении языков.

Обратим внимание читателя, что эти два предания свидетельствуют о принципиальном различии результатов двух катастроф с информационной точки зрения. Результатом Всемирного Потопа стала изоляция группы населения (семья Ноева Ковчега), которая говорила на одном языке. Вавилонское же столпотворение говорит о внезапно возникшем непонимании разными частями населения друг друга, что является результатом столкновения резко различающихся языковых систем, которое могло проявиться только при объединении разных частей населения. Иными словами, первый катаклизм носил аналитический характер, а второй – синтетический. Поэтому все “революционные” языковые изменения могут быть смоделированы на основе только двух упомянутых катаклизмов. И, как следствие, адекватная языковая модель должна представлять собой, по крайней мере, граф, способный отразить систему обратных связей, а отнюдь не “дерево” решетки Бете. И будущей лингвистике не обойтись без привлечения такого раздела математики как топология.

В рамках же традиционной хронологии мнимых “революционных” изменений оказывается гораздо больше, причем они носят локальный характер – например, “великий средневековый сдвиг английских гласных”, который относят к XII в., когда безо всяких на то естественных причин якобы изменилась вся структура гласных, причем только в языке населения Британских островов. А примерно через 300 — 400 лет, в XVI в. также “революционно” практически восстановилась прежняя система. В это же время в достаточно удаленной от Британии Греции якобы происходила другая “революция” — т.н. итацизм, когда сразу несколько гласных выродились в один звук “i”, что привело к жуткому орфографическому разнобою в современном “новогреческом” языке, где можно насчитать до 5 вариантов написания одного слова.

Обе эти мнимые “революции” возникли по одной причине – из-за непригодности латиницы для однозначной передачи звукового состава любого европейского языка. Любой европейский письменный язык, основанный на латинице, вынужден передавать собственную фонетику с помощью множества буквосочетаний, которые в разных языках зачастую отражают совершенно разные звуки (например, ch) и/или разнообразных диакритических знаков. А, с другой стороны, один и тот же звук, например, k передают совершенно разные буквы C, K и Q.

Для примера приведем результат группово-частотного анализа (частота встречаемости букв в тексте) в простейшем с точки зрения фонетики итальянском языке, имея в виду, что итальянский язык является бесспорным традиционным наследником латинского.

В итальянском языке имеются 4 группы букв, передающие гласные звуки, различные по способу образования: a, e , i, (o + u) и 5 различных групп согласных: сонорные (r + l), носовые (m+ n), альвеолярные (d + t), губные (b, v, p, f, неслоговое u) и заднеязычные, отражаемые буквами s, c, g, h, z, q, а также буквосочетаниями sc, ch, gh. Групповая частота букв, передающих звуки этих вполне определенных групп (без учета пробелов между словами) практически постоянна и колеблется в пределах 0,111 + 0,010. Это проявление внутренней гармонии, присущей любому языку, стремящемуся в одинаковой мере использовать все возможности речевого аппарата человека.

При этом оставшаяся часть букв латиницы в итальянском языке характеризуется групповой частотой практически равной нулю: J, K, X, W, Y. Группа “лишних букв” как раз и отражает искусственность латиницы. (Для итальянского языка гораздо более фонетически репрезентабельной была бы славянская азбука, в частности, ее сербский вариант.)

И “среднегреческий итацизм”, и “великий английский сдвиг” возникли из-за введения латиницы именно при латинском отображении греческих ли, английских или других слов. В качестве примера для тех, кто знаком с английским языком, предлагаем самостоятельно озвучить “греческие” phthisis “чахотка” и diarrhoea “понос”.

Или возьмем знаменитый латинский ротацизм, когда звук z якобы внезапно (в историческом масштабе) перешел в r. Причем в романских языках перешел везде, а в германских не всегда, не везде и не последовательно: ср. нем. Hase “заяц” и англ. hare, нем. Eisen “железо” и англ. iron, но нем. war “был” при англ. was.

Звуки z и r принципиально различаются по природе своего образования. Какие мыслимые фонетические причины при нормально развитом речевом аппарате могут быть у такого неестественного сдвига?

Но в условиях цинги переднеязычные зубные звуки вынужденно имитируются горловыми. А палатальное горловое (“украинское, греческое”) g и немецко-французское язычковое (“картавое”) r как раз фонетически весьма близки.

Анализ совокупности европейских языков показывает, что появление r связано именно с неустойчивостью палатального g а отнюдь не z, которое само является одним из продуктов эволюционного преобразования палатального g (ср., например, англ. yellow (желтый), фр. jaune, чеш. ?luty, ит. giallo, латыш. dzelts при сохранении взрывного характера начального звука в аналогичных лит. geltas, нем. gelb, швед., норв. gul и греч. xanthos).

Поэтому латинский “ротацизм” — явная несуразица, связанная с мнимой “древностью” письменной латыни, когда якобы букву Z (передававшую z) в указном порядке отменили за “ненадобностью” в 312 г. до н.э. (произошел “ротацизм”!). А потом, лет этак через 300, стали опять понемногу использовать, причем только для написания “греческих” слов.

Эта мифическая история одной природы с историей искусственного появления в латинице букв X, Y, J, а в церковной кириллице излишних греческих букв. Обе истории относятся к одному и тому же средневековому периоду становления азбучной письменности.

Анализ выборки 25 основных европейских языков показывает, что, во-первых, во всех европейских языках происходят, хотя и с разной скоростью, но одни и те же эволюционные фонетические процессы, и, во-вторых, что общий лексический фонд европейских языков, (без учета финно-угорских, тюркских и др. заимствований), и на сегодня содержит порядка 1000 ключевых слов (не включая латинизированные интернациональные слова XVII-XX вв.!), принадлежащих примерно к 250 общим корневым группам.

Словарный запас на основе этих корневых групп охватывает практически все необходимые для полноценного общения понятия, включая, в частности, все глаголы действия и состояния. Поэтому Л. Заменгоф мог и не изобретать эсперанто: достаточно было бы восстановить язык Rustico.

Появление в XVI в. словарей само по себе является свидетельством не только уровня развития цивилизации, но и прямым доказательством начала образования национальных языков. Более того, время появления в словаре слова, отражающего то или иное понятие, впрямую свидетельствует о времени появления самого понятия.

Прекрасным свидетелем развития цивилизации в этом отношении является Большой Оксфордский Словарь (Webster).

В этом словаре слова, помимо традиционного толкования и этимологии, сопровождаются указанием даты, когда это слово именно в указанной форме впервые появляется в письменных источниках.

Almagest – XIV в.

Antique – 1530 г

Arabic – XIV в.

Arithmetic – XV в.

Astrology – XIV в.

Astronomy – XIII в.

August – 1664 г

Bible – XIV в.

Byzantine – 1794 г.

Caesar – 1567 г

Cathedra – XIV в.

Catholic – XIV в.

Celtic – 1590 г.

Chinese – 1606 г.

Crusaders – 1732 г.

Dutch – XIV в.

Education – 1531 г.

Etruscan – 1706 г.

Gallic – 1672 г.

German – XIV в.

Golden age – 1555 г.

Gothic- 1591 г.

History – XIV в.

Iberian – 1601 г.

Indian – XIV в.

Iron Age – 1879 г.

Koran – 1615 г.

Mogul – 1588 г.

Mongol – 1698 г.

Muslim – 1615 г.

Orthodox – XV в.

Philosophy – XIV в.

Platonic – 1533 г.

Pyramid – 1549 г.

Renaissance – 1845 г.

Roman – XIV в.

Roman law – 1660 г.

Russian.- 1538 г.

Spanish – XV в.

Swedish – 1605 г.

Tartar – XIV в.

Trojan – XIV в.

Turkish – 1545 г.

Zodiac – XIV в.

Хорошо видно, что весь “античный” цикл появляется в английском языке в середине XVI века, равно как и само понятие античность, например, Caesar в 1567 году, а August — в 1664.

При этом англичан нельзя назвать нацией, безразличной к мировой истории. Напротив, именно англичане были первыми, кто начал изучать древности на научной основе. Появление понятия Golden Age (Золотой Век), краеугольное понятие всей классической античности — Вергилий, Овидий, Гесиод, Гомер, Пиндар в 1555 г. говорит о том, что ранее эти авторы были неизвестны англичанам.

Понятия, связанные с исламом, появляются в XVII веке. Понятие пирамида появляется в середине XVI в.

О первом астрономическом каталоге Птолемея Альмагест, положенном в основу современной хронологии, становится известно только в XIV веке. Все это находится в вопиющем противоречии с традиционной историографией.

В этом словаре есть множество гораздо более прозаических, но не менее выразительных примеров, касающихся самой английской истории.

Например, прекрасно известно, какой всеобщей любовью в Англии пользуются лошади и какое внимание в Англии уделяется коневодству. Дерби вообще представляет собой национальное достояние. Британская Энциклопедия 1771 г. самую пространную статью уделяет не чему-нибудь, а искусству ухода за лошадьми (v. 2, “Farriеry”). При этом во вступлении к статье особо подчеркнуто, что это – первый грамотный обзор существовавших к тому времени ветеринарных сведений о лошадях. Там же говорится о распространенности неграмотных коновалов, часто калечащих лошадей при подковке.

Однако мало того, что слово farrier появляется в английском языке, согласно Webster’у, только в XV в., оно еще и заимствовано из французского ferrieur. А ведь это понятие обозначает кузнеца, умеющего подковывать лошадей – профессия, совершенно необходимая для конного транспорта!

И тут уж одно из двух: либо до Генри Тюдора лошадей в Англии вообще не было, либо все лошади до этого были неподкованными. При этом первое куда более вероятно.

Еще один пример. Слово chisel, обозначающее абсолютно необходимый любому ремесленнику столярный и слесарный инструмент, появляется в том же словаре только в XIV в.!

О каких открытиях Роджера Бэкона в XIII в. может идти речь, если техническая культура находилась на уровне каменного века? (Kстати, по-шведски и по-норвежски примитивные кремневые орудия называются kisel и произносятся почти так же, как английское chisel…)

И знаменитых своих овец англичане могли стричь только c XIV в., причем примитивными, сделанными из одной железной полосы, shears (именно в это время появляется это слово, обозначающее орудие стрижки), а не scissors современного типа, ставшими известными в Англии только в XV в.!

Традиционная историография творит с языком анекдотические вещи. Например, великий Данте считается творцом итальянского литературного языка, но почему-то после него, Петрарки и Бокаччо еще двести лет все прочие итальянские авторы пишут исключительно по-латыни, а итальянский литературный язык как таковой формируется на базе тосканского диалекта (toscano volgare) только к началу XVII в. (Словарь Академии Круска. 1612 г.)

Известно, что французский язык стал официальным государственным языком Франции в 1539 г., а до этого таким языком была латынь. А вот в Англии якобы в XII-XIV вв. официальным государственным языком был французский, за 400 лет до введения его в государственное делопроизводство самой Франции! На деле же английский язык внедряется в официальное делопроизводство на Британских островах в то же время, что и французский во Франции – при Генрихе VIII в 1535 г.

Со второй половины XX в. английский язык усилиями, прежде всего, американцев, прочно занял место основного международного языка.

Забавно, что именно англичане фактически перенесли понятие общеевропейского языка цивилизации с Rustico на свой собственный – английский. Они (единственные в мире!) считают, что цивилизованного человека от варвара в любой точке Земного шара отличает именно знание английского языка, и недоумевают, обнаруживая, что это не совсем так…

Традиционная историография в области языкознания подобна несчастному Михелю из стихотворения безымянного немецкого поэта, опубликованного в Инсбруке в 1638 г., цитата из которого приведена в упомянутой книге Ф. Штарка (правописание оригинала):

Ich teutscher Michel
Versteh schier nichel
In meinem Vaterland —
Es ist ein Schand…

Я, немец Михель,
ни хрена не понимаю
в своей стране
какой срам…

В ЭПОХУ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

1. Библиотеки Византии

Менее резким переход от древнего мира к средневековью был в Византии – государстве с тысячелетней историей (IV-XV вв.), образовавшемся при распаде Римской империи в ее восточной части (Балканский полуостров, Малая Азия, юго-восточное Средиземноморье). Культура Византии представляла собой синтез античной, восточной и раннехристианской культур. Христианские правители Византии были терпимы к языческой культуре и не отказались полностью от наследия античности. Греческий язык был государственным и наиболее распространенным языком империи, поэтому произведения великих греков древности были общедоступны, пользовались почетом и являлись основой образования. Все это способствовало созданию благоприятных условий для развития культуры.

В империи была широко распространена грамотность. Существовали многочисленные начальные и средние школы. Уже с IV века открывались университеты, причем не только в столице, но и в провинции.

Важную роль в интеллектуальной жизни Византии играли библиотеки. Одной из самых знаменитых была императорская библиотека, созданная в IV веке императором Константином I Великим. Его потомки продолжали заботы о библиотеке и уже к концу V века она представляла собой значительное собрание, насчитывающее около 120 тысяч книг. Среди книжных редкостей имелись списки поэм Гомера, написанные золотыми буквами на змеиной коже. Для переписывания книг и общего поддержания фондов библиотеки на высоком уровне приглашались ученые. Такое положение вещей соответствовало античной традиции.

В середине IV века сын Константина Великого – Константий II основал в столице государственный скрипторий. “Скриптор” по латыни означает “писец ”, а само слово “скрипторий ” означает мастерскую по созданию рукописных книг. Император назначал руководителя скриптория – специального чиновника – архонта, под началом которого состояло множество каллиграфов.

Константий II был создателем константинопольской публичной библиотеки – первой публичной библиотеки средневековья. Она славилась своими богатыми фондами и просуществовала по некоторым данным по падения Византийской империи.

Наряду с императорской и публичной библиотеками существовали библиотеки религиозных учреждений, учебных заведений и частных лиц.

Книжные собрания имелись во всех церквах и монастырях. До нас дошли сведения о библиотеке Константинопольского Патриаршества, библиотеках Студийского и Афонского монастырей. Патриаршья библиотека существовала по крайней мере с VII века. Фонд ее носил преимущественно религиозный характер, но кроме книг, освященных церковью, здесь имелись и труды “еретического” содержания. Хранились они в особых ящиках, отдельно от работ правоверных авторов. Известно, что в некоторых столичных монастырях практиковалась выдача книг мирянам.

В отличие от Западной Европы в Византии, где была сильна монархия, церковь не обладала монополией на образование. Многочисленные светские учебные заведения имели свои библиотеки, так как преподавание было неразрывно связано с книгой. Но из всех этих библиотек выделяется библиотека Константинопольского университета, созданная еще в начале V века. Заведовал ею специальный служитель, которого называли “библиофил”  .

Славилась Византия и частными книжными собраниями. Личные библиотеки имелись не только у императоров, вельмож и иерархов церкви, но и у ученых, профессоров, учителей. Наиболее богатые книголюбы часто, заказывая книгу переписчику, особо оговаривали элементы ее оформления. Главное внимание уделялось орнаментике и переплету, для изготовления которого использовали слоновую кость, золото, эмаль и драгоценные камни.

В среде византийских собирателей книг была предпринята первая в средние века попытка библиографического описания коллекции. Один из образованнейших византийцев IX века – патриарх Фотий – написал сочинение “Мириобиблион ”, что означает “Тысячекнижие ”. Это было описание более чем 300 книг – античных и христианских. Писатель кратко излагал содержание книги и сообщал сведения об авторе. Иногда Фотий не ограничивался простым пересказом и включал в аннотацию собственные размышления и критические заметки.

Об устройстве византийских библиотек известно немного. В раннем средневековье, следуя античной традиции, библиотеку размещали в открытых портиках зданий, и даже владельцы частных собраний, следуя моде, охотно выставляли свои книжные богатства напоказ. Постепенно эта традиция открытого хранения книг стала заменяться практикой их скрытого “сбережения” от читателей. Эти перемены были вызваны обстоятельствами разного характера. Во-первых, в средние века стоимость книг существенно возросла. Во-вторых, сказывалось влияние христианства, которое изначально было преследуемой и гонимой религией и поэтому религиозные книги хранились в потаенных, укрытых местах – сундуках и ларях. В больших библиотеках книги снабжались шифром и расставлялись в соответствии с ним. На некоторых дошедших до нас рукописях сохранились пометы, обозначавшие шкаф (или полку) и место книги на полке.

Судьба византийских библиотек незавидна. Невосполнимый ущерб им причинили вторгшиеся на территорию империи крестоносцы. В начале XIII века они захватили Константинополь штурмом и разграбили город. Сохранились свидетельства о том, что крестоносцы беспощадно уничтожали книги и проносили на копьях через весь город письменные принадлежности. Целые транспорты, груженные военными трофеями крестоносцев – богато украшенными византийскими рукописями – отправлялись в Западную Европу.

Во второй половине XIV века Константинополь был восстановлен и вновь стал столицей империи. Вместе с разрушенным городом восстанавливались и библиотеки, но это спокойствие было недолгим. В середине XVY века Византийская империя пала под натиском турков-осман, и снова это сопровождалось разрушениями, сожжением и расхищением книгохранилищ. Историки писали о кораблях, увозивших книги, о груженых рукописями телегах, о том, что золото и серебро, украшавшие переплеты, безжалостно сдирались и продавались.

Значение Константинополя для западной цивилизации велико. Деятельность византийских библиофилов, работа скрипториев, сам факт существования множества библиотек помогли сохранить значительную часть наследия Эллады, утраченного в то время для Запада.

2. Библиотеки Арабского халифата

В период средневековья Константинополь был не единственным центром культуры Восточного Средиземноморья. В начале VII века началась эпоха мусульманства. Ислам охватил большую часть арабского мира – от Персии до Марокко и за 800 лет существования Арабский халифат стал могущественной державой.

Формирование арабского литературного языка, совершенствование письменной культуры, огромное почтение и уважение к знанию вообще и к книге в частности было характерно для этого региона.

Наивысшего расцвета арабская культура достигла в VII-IX века. Арабские ученые добились исключительных успехов в математике, астрономии, медицине, географии, истории. В математике до сих пор сохранилось множество терминов арабского происхождения – например, слова “алгебра”, “алгоритм”, “цифра” и другие. Арабы ввели цифровые обозначения, которые были столь удобны, что распространились по всему миру, и мы используем их до сих пор. Процветала художественная литература. Недаром и сегодня мы читаем стихи Саади, Омара Хайяма, Рудаки и Хафиза.

Арабская наука и культура в значительной мере опиралась на античное наследие. В то время как в средневековой Европе из-за религиозных войн гибли труды античных ученых, в Арабском халифате переводили великих греков – Платона, Аристотеля, Гиппократа, Архимеда, Птолемея. Многие из этих трудов дошли до нас именно благодаря тому, что в период средневековья были переведены на арабский язык.

В VIII-IX веках халифат стал мировым центром производства бумаги. Бумага была очень удобным и по сравнению с пергаментом дешевым материалом. Развитие бумажной промышленности в Самарканде, Каире, Дамаске и других арабских городах создало условия для невиданного расцвета книгоиздательского дела. Только в одном испанском городе Кордове ежегодно изготовлялось по 16 – 18 тысяч книг. В городе Триполи, где проживало около 20 тысяч жителей, чуть ли не половина населения была занята на бумажных фабриках или в скрипториях. Некоторые скриптории в Триполи имели до 180 переписчиков. В конце Х века в одном только Багдаде насчитывалось 100 книготорговцев.

Естественно, что при таком обилии скрипториев и книжных лавок в стране имелась и обширная сеть библиотек.

Особенно отличались своим богатством библиотеки правителей-халифов и их сановников. Все наиболее значительные правители Багдада, Каира, Кордовы, Дамаска были книголюбами.

Основатель династии и первый халиф Омеядов – Муавий I (?-680) заложил основы одной из первых арабских дворцовых библиотек. В Дамаске он основал “Дом мудрости ” (“Байт аль-хикма”) – учреждение, представляющее собой одновременно библиотеку и государственное хранилище архивных документов. С 689 года архив и библиотека стали существовать раздельно. Основу библиотеки Муавия I (как и большинства арабских библиотек) составляла корановедческая литература, но имелась и богатая коллекция книг по медицине, философии, астрологии, математике, истории. После переноса столицы из Дамаска в Багдад, библиотека тоже была переведена в новую столицу.

Арабские историки пишут, что внук Муавия I Халид ибн-Язид ибн-Муавия разрешил образованным мусульманам пользоваться библиотекой, копировать нужные книги из ее фонда. Таким образом, библиотека из дворцовой постепенно превращалась в публичную.

Основателем знаменитой Багдадской дворцовой библиотеки был не менее знаменитый халиф Харун аль-Рашид (766-809), образ которого запечатлен в сказках “Тысяча и одна ночь” . Он пополнял ее на протяжении всей жизни. Немало рукописей было получено из Византии и других стран в качестве дани или подарков. Сын Харуна – халиф Аль-Мамун значительно расширил это книжное собрание. Фонд библиотеки составлял сотни книг. Возглавляли ее трое персидских ученых. Аль-Мамун превратил закрытую дворцовую библиотеку в публичную, разрешив в нее доступ не только известным ученым, но и любым образованным читателям.

Халиф Аль-Хаким II (961-977), правивший в Кордове, объединил существовавшие до него три дворцовых библиотеки. Фонд объединенной библиотеки составлял 400 тысяч томов. Объем каталога этого книжного собрания, содержавший заглавия книг и имена авторов, составлял 44 тетради по 90 листов каждая.

Аль-Хаким II имел агентов, которые вели библиографические поиски книг по всему миру, сообщая халифу обо всех новинках и редкостях. Пополнение фонда библиотеки в самой Кордове осуществлялось многочисленным штатом писцов, переплетчиков, иллюстраторов. Библиотека имела отделы, разделенные на секции. В штате библиотеки был библиотекарь-каталогизатор.

Подражая правителям, арабские аристократы составляли богатые частные библиотеки. Известна библиотека визира ибн Аббада, который был одержим любовью к книгам. Он собрал вокруг себя лучших представителей искусства слова, переписывался со знаменитыми писателями и учеными. Его библиотека насчитывала 117 тысяч книг. Каталог библиотеки составлял 10 томов. Будучи государственным деятелем и воином, ибн Аббад много путешествовал и повсюду в походах его сопровождала библиотека. Верблюды в книжном караване везли книги в алфавитном порядке, так что библиотекари – караванщики всегда могли быстро и легко отыскать нужную рукопись.

Библиофилия в Арабском халифате считалась проявлением хорошего тона не только среди аристократов. Были собиратели книг и среди людей простого сословия и небольшого достатка. Например, учитель ибн Хази обладал прекрасной, тщательно подобранной коллекцией, которая была широко известна. Сохранилось завещание арабского переводчика ибн Тиббона сыну: “Я собрал большую библиотеку. Держи ее в порядке. Приготовь списки книг каждого шкафа и поставь каждую книгу в надлежащий шкаф. Прикрывай книги красивыми занавесками, охраняй от воды с потолка, от мышей, от всякого вреда, ибо они – лучшее твое сокровище”.

В IX веке на смену “Домам мудрости ”, в которых библиотечные функции сочетались с архивными, стали приходить “Дома науки ” (“Дар аль-ильм”), в стенах которых чтение было тесно связано с обучением. В этот период в крупных городах Арабского халифата открываются высшие образовательные учебные заведения – медресе. Некоторые из них со временем стали университетами, где наряду с богословием преподавались точные и естественные науки, философия, медицина. Первым учреждением подобного типа стала библиотека Багдадского университета (993) – крупный научный и религиозный центр. Но, пожалуй, наибольшую известность получила библиотека “Дома науки ” в Триполи. В литературе приводится поистине астрономическая цифра, характеризующая величину книжного фонда этой библиотеки – 3 миллиона томов! При этом только Корана было 50 тысяч экземпляров и 80 тысяч экземпляров комментариев к нему. Штат библиотеки состоял из 180 сотрудников. Удивительно, что такая крупная библиотека просуществовала всего 30 лет и погибла от пожара во время нашествия крестоносцев.

Отличительной чертой библиотек данного типа была учебно-педагогическая работа. Они впервые в истории библиотечного дела стали центрами распространения различных идей и учений. В Европе подобные библиотеки появились значительно позже.

В Арабском халифате существовали и так называемые “присоединенные библиотеки ”: они создавались при каких-либо учреждениях – мечетях, мавзолеях, больницах. Известны библиотека при мечети Ан-Нури, библиотека Мустансирийя. Фонды присоединенных библиотек обычно были профилированными. Профиль зависел от специализации учреждения, к которому она была присоединена.

Присоединенные библиотеки – это прообраз специальных библиотек. Некоторые из них, развиваясь и расширяясь, постепенно приобретали самостоятельность. Часть из присоединенных библиотек, находившихся в столицах эмиратов, со временем превратилась в национальные специальные библиотеки.

Кроме типичных для всех средневековых государств библиотек (дворцовых, личных, учебных заведений и научных учреждений) в Арабском халифате получил распространение специфический тип библиотеки – вакфная библиотека. Вакф – это особая форма феодальной собственности, при которой библиотека не являлась частной собственностью государя или феодала, а находилась в “вечном пользовании ” исламской общины. Главной особенностью вакфных библиотек была их общедоступность. Общественно-благотворительный характер вакфных библиотек требовал максимального обращения книг среди читателей, поэтому библиотечными фондами пользовались не только именитые граждане и ученые, а все желающие. Более того, во многих библиотеках постоянные читатели, особенно приезжие и небогатые, не только имели к своим услугам книги, но и обеспечивались письменными принадлежностями и бумагой, даже находили при содействии библиотечных служителей ночлег и материальную поддержку.

Интерьер средневековой арабской библиотеки

ринципиальных ограничений на передачу в библиотеку и хранение тех или иных книг по идейным, религиозным, цензурным соображениям не существовало, поэтому в фондах была представлена самая разнообразная литература по всем областям знаний. Хотя библиотекари и вдохновлялись религиозным рвением, оно не ограничивало их любви к учености. Поэтому фонды вакфных библиотек содержали, кроме Корана и коранистической литературы, беллетристику, поэзию, книги по медицине, праву, астрономии, философии, математике, магии, алхимии. В своем либерализме арабские библиотекари были гораздо терпимее к еретическим мнениям, чем их христианские коллеги и совре-менники. Хотя отдель-ные реакционные бо-гословы и ретивые служащие иногда изы-мали из фондов оди-озные с их точки зрения произведения, такие “чистки” носили характер локальных вспышек.

Литературу в вакфные библиотеки передавали по особой юридической процедуре, которая предусматривала обязательное составление списка передаваемых книг. Этот список служил одновременно юридическим документом и каталогом.

Фонды были, очевидно, организованы по предметному признаку, а в самых больших библиотеках расставлялись по отраслям знаний.

Режим работы вакфной библиотеки был различным: некоторые библиотеки работали ежедневно, другие – по 1 – 2 дня в неделю. Но для всех библиотек был установлен постоянный режим работы: обязательные дни и часы обслуживания читателей.

Библиотечными книгами пользовались не только на месте, но и на дому. Сохранилось любопытное свидетельство арабского ученого-энциклопедиста Якута аль-Хамави о том, что правила выдачи книг были настолько либеральны, что в одной мадридской библиотеке ему разрешили взять на дом одновременно 200 томов.

Персонал библиотек, даже самых крупных, был малочисленным – 3-6 человек. Обычно назначался попечитель (часто им был основатель вакфа), хранитель (библиотекарь), помощник библиотекаря и несколько слуг. В крупных библиотеках IX-XII веков управляющими были, как правило, широко образованные литераторы, ученые, с XIII века библиотеками заведуют почти исключительно ученые-богословы. Обязанности хранителя библиотеки, его помощника и слуг состояли в том, чтобы содержать книги в порядке и выдавать их читателям. Вопросы финансирования библиотеки, покупки и заказа новых книг, регистрации новых поступлений и ведения каталога, приема и увольнения служащих – все это было прерогативой распорядителя вакфа.

Изучение истории арабских библиотек дает богатый материал, свидетельствующий о развитии библиотековедческой мысли. Есть многочисленные упоминания о каталогах библиотек. В отдельных случаях каталоги заменялись списками книг, размещенными непосредственно в фонде. Библиография была известна в таких формах как списки трудов отдельных авторов в сочинениях историко-биографического характера, тематические списки в словарях. Литература в фонде и описание книг в каталогах и прикнижных списках располагались обычно по тематическому принципу. Это подтверждается, например, словами Авиценны, который писал об одной из библиотек Самарканда: “Я вошел в дом со многими комнатами, в каждой комнате были сундуки с книгами, положенными одна на другую. В одной комнате были книги арабские и поэтические, в другой по законоведению. В каждой комнате по одной из наук. Я прочитал список древних авторов и спросил то, что мне нужно...”

Таким образом, уровень библиотечной практики в Арабском халифате был очень высоким для средневековья. Обращает на себя внимание доступность арабских библиотек, особенно принадлежащих вакфам. Арабскими библиотекарями были накоплены богатые профессиональные традиции.

К сожалению, исламские библиотеки постигла та же участь, что и библиотеки Средиземноморья. Они погибали не только в результате многочисленных войн, частых пожаров, но и вследствие того, что с XII века началось снижение интереса к знанию. Но самый большой ущерб арабским библиотекам нанесли походы христиан-крестоносцев в XI-XIII веках. Тем не менее, мусульманский мир, как и Византия, был предтечей Ренессанса и возродил культуру Европы в позднем средневековье.

3. Европейские библиотеки в средние века

О средневековых библиотеках Европы мы имеем еще более скудные сведения, чем об античных книжных коллекциях.

Европа в средние века не отличалась высоким уровнем библиотечного дела. Даже накопленное в предшествующую эпоху было утрачено. Спустя два-три столетия после падения Рима в большинстве провинциальных городов, где раньше было немало книг, книжных лавок и библиотек, не осталось ни одного манускрипта светского содержания.

Из различных источников известно, что в течение нескольких столетий средневековые библиотеки были весьма жалким явлением, уступая своим греко-римским предшественницам. Они представляли собой очень скромные собрания ревностно охраняемых рукописей. Тем не менее, не выживи эти островки знания и письменности, история западной цивилизации могла бы оказаться совсем иной.

3.1 Монастырские библиотеки средневековой Европы

Центрами книжной культуры в раннем средневековье были монастыри. В разных государствах распространение христианства и создание монастырей происходило в разное время, но в целом по Европе в V-VI веках появились, а в IX-X веках получили широкое распространение монастыри, церкви, монастырские школы и библиотеки при них. В это время появилась даже поговорка: «Монастырь без библиотеки то же, что лагерь без вооружения ». Известный философ и теолог Фома Аквинский писал: «Настоящая сокровищница монастыря – библиотека, без нее он все равно, что кухня без котла, стол без яств, колодец без воды, речка без рыбы, плащ без другой одежды, сад без цветов, кошелек без денег, лоза без винограда, суд без часовых...»

Одним из первых монастырей Европы был Виварий. Он обязан своим созданием величайшему культурному деятелю средневекового Запада – Кассиодору Сенатору (487-578). Выходец из знатной римской семьи, писатель, философ, он был секретарем и советником короля Италии, потом стал министром двора, консулом, губернатором. Кассиодор мечтал о создании могучего итало-готского государства, вынашивал идею об организации в Риме первого христианского университета. Замыслы эти осуществить было невозможно и, видимо, сознавая это, Кассиодор оставил государственную службу и основал в 550 году на юге Италии Виварий, что значит по латыни “Приют мысли ”.

Это был подлинный, хотя и не типичный для Европы середины VI века, центр культуры. Именно в Виварии Кассиодор хотел сохранить для потомков те литературные и научные ценности античного мира, которые еще не погибли. Он организовал в монастыре школу для юношей с традиционно-античным набором предметов: грамматика, риторика, логика, музыка, математика, космография. Была создана библиотека и скрипторий. Виварий был местом не только хранения и копирования текстов, но и плодотворной литературной работы по редактированию, корректированию, переводу текстов и даже созданию оригинальных произведений.

Кассиодор заботился о высоком качестве копирования книг, четком порядке в скриптории и библиотеке. Для этого он создал специальное “Руководство к изучению божественной и светской литературы” (в некоторых переводах название книги звучит как “Введение в духовное и мирское чтение” ). Двухтомный труд Кассиодора считается одним из первых крупных пособий по формированию фондов библиотеки; в нем сформулированы некоторые правила управления библиотекой и скрипторием. Эта книга, кроме всего прочего, содержала и обширные сведения о литературе, то есть это было своего рода библиографическое пособие. Позднее исследователи с помощью этого “Руководства ...” смогли установить репертуар книг Вивария. Это были богословские и юридические трактаты, произведения христианских писателей, античные книги по космографии, медицине, философии.

Кассиодор прожил 100 лет, из них 50 он посвятил Виварию. Виварий вместе с библиотекой и скрипторием не надолго пережил своего организатора – он прекратил существование в конце VI – начале VII века.

Деятельность Кассиодора и богатая библиотека Вивария были уникальны для Европы раннего средневековья. Обычно монастырские библиотеки были настолько малы, что весь их фонд умещался в одном сундуке. Те немногие книги, что содержались в них, носили исключительно религиозный характер: это были копии библейских текстов, писания отцов церкви и требники, необходимые для церковных ритуалов.

В

Монастырский скрипторий.

Портрет писца. Франция. XY в.

Монастырских скрипториях, которые были неотъемлемой частью библиотеки, усердно переписывались книги. Прекрасные каллиграфы, опытные художники, искусные переплетчики создали немало великолепных памятников книжного искусства. Переписывание церковных книг приравнивалось к апостольскому подвигу, а имена некоторых переписчиков после их смерти были окружены легендарным ореолом. Не каждому монаху позволялось браться за такое богоугодное дело. Переписыванием книг занимались не только молодые грамотные монахи, но и почтенные члены монашеских орденов, нередко даже сами аббаты.

Рукописи, поступающие из скриптория, составляли основную часть новых поступлений монастырских книгохранилищ. Иногда, правда, существовали и иные источники комплектования. Так, английские и ирландские монахи специально ездили на континент за книгами для монастырских библиотек. Фонды пополнялись и за счет пожертвований. Знатные прихожане приносили книги в дар с условием, чтобы их поминали в молебнах за упокой души. Привозили с собой книги дети из знатных и состоятельных семей, отданные учиться в монастырские школы. Жертвовали книги и феодалы, которые решали постричься в монахи, в надежде обрести “небесный покой”.

Основную часть фондов составляли обычно священное писание, жития святых, сочинения отцов церкви, литургическая литература. Реже в монастырских библиотеках встречались книги античных авторов. Античные тексты, как правило, были недоступны даже для большинства монахов. Умберто Эко в романе “Имя Розы ” не только воссоздает замечательную по яркости картину жизни и устройства средневековой монастырской библиотеки, он рассказывает и о том, что хранение в фонде библиотеки трудов Аристотеля было окружено мрачной тайной, тщательно охраняемой библиотекарем.

Иерархи католической церкви, взявшие на себя право суровой регламентации и жесткой цензуры, внимательно следили, чтобы языческие и еретические сочинения не проникали за стены монастырей. Еще в 325 году был впервые принят печально известный “Индекс...” (“ Index librorum prohibitorumДокумент

«Библиотечное дело» Основное содержание курса Тема 1. История книги и библиотеки. (2 часа) Письменность и книжное дело на Руси... .) Распространение книгопечатания на Руси. Тема 2. История библиотечного дела за рубежом. (2 часа) Зарождение библиотек...

ЗАБАБУРОВА НИНА ВЛАДИМИРОВНА

ХАЗАГЕРОВ ГЕОРГИЙ ГЕОРГИЕВИЧ

Зарубежная литература раннего Средневековья (V – X вв.)

Часть 1 .

(учебное пособие)

Ростов-на-Дону

Рецензенты:

Профессор кафедры русской литературы ЮФУ доктор филологических наук Балашова Ирина Александровна

Старший преподаватель кафедры теории и истории мировой литературы ЮФУ кандидат филологическх наук Котелевская Вера Владимировна

Забабурова Нина Владимировна, Хазагеров Георгий Георгиевич.

Учебное пособие «Зарубежная литература раннего средневековья (5-10 вв.). Часть 1.

Аннотация

Данное пособие знакомит с основными памятниками религиозно-философской, исторической и художественной литературы V – X веков. Потребность в подобном издании сейчас ощущается очень остро. Редкие и достаточно архаичные средневековые тексты остаются большей частью недоступными студентам. Изданная в свое время Б.И. Пуришевым «Хрестоматия по зарубежной литературе средневековья» (т. 1. –М., 1974; т. 2. –М., 1975) в основном ориентирована на литературу зрелого средневековья. Между тем в современной медиевистике определился новый интерес к истокам средневековой словесности, к эпохе перехода от античности к средневековью.

В данное пособие впервые включены разделы, представляющие канонические религиозные тексты и наследие латинской патристики, значительно расширены разделы, посвященные латинской литературе V – VIII веков, Каролингскому Возрождению. При работе над пособием учтены новые издания средневековых текстов, в частности Аврелия Августина, Боэция, Григория Турского. Все тексты снабжены историко-литературными справками и комментариями.

ЧАСТЬ 1

Введение

Начало средневековья принято связывать с определенной датой – 476 г., когда король гóтов Ододакр захватил римский престол, став первым императором-варваром. Событие это имеет скорее символический, чем конкретно-политический смысл, но с него принято начинать отсчет нового средневекового времени, навсегда отодвинувшего в прошлое античность.

Кризис Римской империи, постоянные набеги варваров на римские провинции и на саму столицу начинаются уже с первых веков нашей эры. Так называемая эпоха великого переселения народов преобразила карту Европы, подготовила новые очаги цивилизации, которую с тех пор принято называть западноевропейской. Процесс движения, перемещения, ассимиляций продолжался в течение многих веков и составил содержание эпохи, получившей название раннее средневековье (V – X в.в.)

Основной смысл этой эпохи – столкновение античного и варварского миров, их глубокое взаимодействие, определяющее качественно новую форму цивилизации – европейский феодализм.

Самоопределение варварских, прежде всего германских, племен шло в двух основных направлениях. Варвары, завоевавшие территории бывших римских провинций (франки в Галлии, остготы в Италии, вестготы в Испании) испытывали обратное влияние более высокой римской культуры и проходили через процесс «романизации», усваивая философские религиозные, художественные идеи поздней римской античности вместе с ее языком – латынью. Долгое время у романских народов латынь была единственным письменным языком – языком науки, политики, религии и даже художественной литературы. Ярким примером этого искомого, хотя во многом иллюзорного, синтеза античной и варварской культуры стало Каролингское Возрождение.

Северные германские племена, в силу их территориальной отдаленности, избегли активной романизации. Норманны, которых называли викингами, совершали набеги на Европу с островов Скандинавии, постепенно они осуществляют колонизацию Исландии, Британских островов, заселяют север Франции. Отсутствие культурных контактов с далеким Римом имело и свой положительный результат: эти северные племена сохраняют самобытную мифологию, письменный язык. И именно здесь, на северных островах, передаются из поколения в поколения памятники эпической народной поэзии на племенных наречиях. Раннее средневековье предлагает нам великолепные образцы скандинавского, англосаксонского эпоса. Особую роль в эту эпоху сыграла культура кельтов, во многом загадочного племени, местом обитания которого в эпоху варварских нашествий стала Ирландия.

Важнейшим объединяющим и цивилизующим фактором для европейских варварских племен явилось их приобщение к христианству. Оно создало определенный фундамент психологической и исторической общности, определившей самосознание рождающейся Европы. Христианские мотивы и образы органично входят в западноевропейское средневековое искусство, определяют его особый смысловой код, вне которого оно не может быть постигнуто.

К Х веку в Европе происходит некоторая стабилизация, возвещающая о начале новой эпохи – классического, или высокого, средневековья. Утихает беспорядочное и буйное движение племен, определяется система политических, экономических, правовых понятий феодализма, складываются контуры будущих европейских государств. С этого времени мы уже можем говорить не о литературе племен и регионов, а о литературе национальной, обретающей собственный язык, самостоятельные образные решения.

Предшествующие этому расцвету века традиционно трактовались как эпоха глубокого культурного кризиса, так называемые «темные века», существовавшие на пепелище античной культуры, на фоне разрушенных римских городов, в темноте и запустении неосвоенных природных пространств. Однако именно эти «темные века» сохранили и донесли до нас все известные нам памятники греко-римской культуры, именно в эту эпоху без устали переписывались книги в монастырских скрипториях, на развалинах языческого мира создавалась величественная соборная конструкция единого христианского универсума. Мы надеемся, что наш труд хотя бы отчасти приподнимет занавесу над «темными» веками и заставит заново зазвучать голоса незаслуженно забытых «строителей» средневекового мироздания.

Языки. Письмо и книги в Западной Европе средних веков.

На каких языках написана представленная в хрестоматии литература? Как соотносятся они с современными европейскими языками? Имели ли они собственную письменность? Как выглядела и как изготовлялась средневековая книга?

Литература, представленная в хрестоматии, написана на индоевропейских языках. Это романские, германские и кельтские языки. Особую роль в языковой ситуации Западной Европы играла латынь.

Латинский язык – один из италийских языков, кардинальным образом повлиявший на развитие европейской культуры. Для поздней латыни (со II в.) характерен разрыв между устной и письменной формами речи. Если последняя сохранилась и после VI в. и дала обширную наднациональную литературу, то первая (так называемая народная латынь) распалась на диалекты, из которых к IX в. и сложились романские языки. «Латинский язык ежедневно изменяется во времени и пространстве», – писал об этом процессе его современник Иероним.

Окситанский (провансальский) – язык галло-романской подгруппы романских языков, распространенный на юге Франции и в Альпийской Италии. Выделился из галльского языкового единства в XI в. Расцвет литературы – в XII – XIII в.в. в связи с поэзией трубадуров.

Французский – романский язык той же подгруппы. В его истории выделяют старофранцузский (IX – XIII в.), среднефранцузский (XIV – XV в.в.), раннефранцузский (XVI в.), новофранцузский (XVII – XVIII в.) и современный. Первый связный текст на старофранцузском языке – «Страсбургские клятвы» (842 г.).

Итальянский – романский язык итало-романской подгруппы, наиболее близкий к латинскому. Первые памятники письменности относятся к X в. Литературный язык сложился на основе флорентийского говора тосканского диалекта под влиянием творчества Данте, Петрарки и Боккаччо.

Испанский – романский язык иберо-романской подгруппы. До конца XV в. чаще называется кастильским. Первый памятник письменности – «Песня о моем Сиде» (1140 г.).

Готский – германский язык восточной (вымершей) подгруппы. Наиболее значительный памятник – перевод Библии вестготским епископом Вульфилой (Ульфилой), дошедший в остготских рукописях
V – VI в.в.

Английский – германский язык западной подгруппы, ведет начало от языков германских племен англов, саксов и ютов. Древнеанглийский период (VII – XI в.в.) назывался англосаксонским. Завоевание Англии норманнами в 1066 г. привело к длительному периоду двуязычия: французский язык функционировал как официальный, а английский продолжал употребляться как язык простого народа. В основу литературного языка лег язык Лондона. Его утверждению способствовало книгопечатание и литературная деятельность Дж. Чосера. Первый памятник письменности – надпись на ларце Фрэнкса (VII в.): Древнейший памятник литературы – «Беовульф».

Немецкий – германский язык западной подгруппы. Донациональный период – до XVI в. Тенденция к образованию наддиалектных форм языка обозначается в XII – XIII в.в. на юго-западной основе. В укреплении этой тенденции играет роль книгопечатание (XV в.) и реформация, в особенности перевод Библии Мартином Лютером (1483-1546). К древнейшим памятникам письменности относятся Сен-Галенский глоссарий (VIII в.) (алеманский диалект), переводы Исидора на рейнско-франский диалект (VIII – IX в.в.).

Скандинавские языки образуют особую группу среди германских, в которую входят датский, шведский, норвежский, исландский, фарерский. Все они восходят к праскандинавскому языку, первые памятники которого, представленные надписями (так называемое руническое письмо, см. ниже), относятся к III в. Древнейшие рукописи на основе латинской графики датированы второй половиной XII в. Они написаны на древнеисландском языке. Это «Старшая Эдда», «Младшая Эдда» и саги.

Кельтские языки образуют особую группу индоевропейских языков наряду с романскими, германскими и другими. Она включает ирландский, гельтский, валлийский и бретонский (живые языки), а также иэнский, кориский, кельтиберский, лепонтийский и галльский (вымершие). Принято делить кельтов на островных и континентальных. Наиболее важен для истории европейской литературы ирландский язык (язык островных кельтов), в развитии которого выделяют следующие периоды: древнейший, или огамический (об огамическом письме см. ниже) с IV по начало VI в., архаический древнеирландский – с середины VIII по начало XVIII в., классический древнеирландский – с середины VIII по начало X в., среднеирландский – с середины X по конец XII в., новоирландский – начало XIII – конец XVII в., современный – с начала XVIII в. Древнейшие памятники огамического письма относятся к IV – VII в.в. Первые памятники на латинской основе дошли с VI в., но в рукописях не раннее XI в. Древнейшие саги дошли в сборниках XII в.

Судьба европейской письменности, а через нее и культуры во многом определена различием в языковой политике, проводимой Римом и Византией. Рим исходил из трехъязычия – богослужение допускалось на одном из трех языков: еврейском, греческом, латинском. На этих языках были написаны тексты Священного Писания. Византия же допускала использование для этих целей местных языков. В результате в ареале римского влияния латынь стала общим наднациональным языком культуры, что имело как положительные, так и отрицательные следствия. К последним относится то, что это задержало развитие письменностей на латинской основе, так что письменности эти в Западной Европе складывались стихийно, а национальные языки долго не становились литературными в полном смысле этого слова, так как языком науки оставалась латынь. Кроме того, богослужение на латинском языке, особенно в нероманских странах, становилось барьером между верующими и церковью, что впоследствии и послужило одной из причин Реформации, победившей прежде всего в нероманских странах. Правда, Августин, Иероним и папа Григорий Великий призывали приблизить устный язык к народной речи, оставив письменным каноническую латынь. Так, Блаженный Августин писал: «Лучше пусть нас порицают грамматики, чем не понимает народ». Запрет литургии на местном языке время от времени отменялся. Так, западным славянам была разрешена литургия на народном языке в 868, 870, 880 и 1067 г.г. Однако за этими разрешениями следовали запреты. С другой стороны, огромная литература на латинском языке создала общий культурный фонд Западной Европы и способствовала ее культурной интеграции. Отметим также, что Ренессанс зародился в Италии и охватил главным образом страны римского ареала.

Языковая политика Византии тоже имела свои плюсы и минусы. Национальные письменности в восточном ареале христианского мира складывались рано и как результат сознательной деятельности отдельных личностей: готское письмо было создано Вульфилой в 4 в., армянское – Месропом Маштоцем – в V в., славянское – Константином Философом – в IX в. О происхождении (очень раннем) грузинского письма нет единого мнения. Таким образом, отрицательных последствий римской языковой политики эти народы не знали. Исключение составляют готы, которые затем (вследствие интеграционного движения) попали под влияние Рима и утратили собственную письменность. Однако народы восточного ареала христианства не имели той единой латинской среды, которая, например, позволяла образованным людям Европы путешествовать из страны в страну, не сталкиваясь с языковым барьером. В наиболее выгодном положении оказались восточные и южные славяне, у которых роль наднационального языка выполнил старославянский. Однако этот язык обслуживал только один культурный регион Европы.

Рассмотрим теперь, какая письменность обслуживала названные языки.

Латинское письмо , имевшее длительную историю, продолжало развиваться и средние века: возникло деление букв на прописные и строчные и появились знаки препинания.

Романская письменность развивается сравнительно поздно. Карл Великий (742 – 814) провел реформу, стремясь привести произношение в соответствие с латинским написанием. В результате этой реформы народная речь лишилась письменности, а это, в конечном счете, стимулировало появление письменности на родном языке, в первую очередь, во Франции. Свои тексты на родном языке появились во Франции в IX в., в Провансе в XI в., в Испании, Португалии и Каталонии в XII – XIII в.в. Диактрические (надстрочные) знаки появились впервые в старофранцузских (норманских) рукописях в Англии в XII в. Это знаки ударения над согласными буквами, используемые для передачи особенностей фонологической системы новых языков.

Германская письменность характерна переходом с рунического письма на новое письмо на латинской основе. Руническое письмо применялось со II – III в.в. до позднего средневековья. Руны использовались для записи на твердом материале и поэтому имеют характерные заостренные формы. Различают старшие общегерманские руны (алфавит футарк насчитывал 24 знака) и младшие – скандинавские. Старые руны употреблялись в основном в магических целях (само слово соотносимо с готским «тайна», др. верхн. нем. «шептать»). Они встречаются на оружии, украшениях и камнях и содержат много собственных имен и сакральной лексики.

Младшие руны фигурируют в мемориальных надписях на камнях, в том числе и стихотворных. Раньше всего руническое письмо исчезло в Германии, где оно считалось языческим, позже всего – в Скандинавии, где имелись руны христианского содержания. До наших дней сохранился лишь один рунический знак в составе исландского алфавита.

Первый германский народ, который стал пользоваться латинской письменностью, – англосаксы. Франкский король Гильперик (ум. 584) предложил реформировать латинский алфавит для обозначения германских корней, о чем известно по комментариям Григория Турского.

В отношении кельтского письма отметим наличие в нем огамического периода. Огамический алфавит представляет собой черточки, расположенные по обе стороны от ребра камня. Названия букв связаны с названиями деревьев, так как деревья занимали важное место в древних магических представлениях кельтов. Группировка букв алфавита говорит о развитии в дописьменный период аллитерационной поэзии. Ранние записи относятся к III в., поздние – к IX – X в.в. Это краткие эпитафии, надписи на сосудах и другая эпиграфика. Знание огамического письма сохранилось в Ирландии до XIX в.

Все европейские письменности так или иначе связаны с греческой или латинской. Речь идет, конечно, не о начертании знаков (ср. огамическое, руническое письмо), а о самих принципах графики. Все европейские алфавиты – буквенные.

До изобретения книгопечатания (середина XV в.) книги были рукописными. В средневековой Европе они создавались в монастырях, чему особенно способствовала проведенная Кассодором реформа бенедиктинского ордена, сделавшая описание книг одной из главнейших особенностей монастырского уклада.

Писали сначала на пергамене – обработанной коже – затем (с XI в.) и на бумаге, которая снабжалась водяными знаками, называемыми в Европе филигранями. Эти знаки были разными в различных странах и в различные эпохи. Например, во Франции такими знаками были лилия, петух и собака. Инструментами письма служили заостренные металлические палочки или камышевые тростинки. С VI в. начинают употребляться птичьи перья. Записи производились чернилами, преимущественно черными. Для выделения написанного использовались красные, а в некоторых случаях золотые или серебряные чернила.

Простейшим шрифтом был каролингский минускул. Минускулом, в отличие от маюскула называется шрифт, укладывающийся в четыре мысленные горизонтали: внутренние ограничивают тело буквы, а внешние – хвосты и оси. Каролингским он назван в связи с его распространением в эпоху Каролингского Возрождения (VIII – IX в.в.). Разновидностью каролингского минускула является готический шрифт с характерным для него использованием нажимов и отпусков. Этот шрифт дольше сохранился в германоязычных странах, особенно в Германии (до XX в.). В эпоху Возрождения установилось так называемое гуманистическое письмо, которое усовершенствовало каролингский минускул, придав ему более округлые формы. Эти формы и закрепились в книгопечатании Нового времени.

Именно в середине века книга приобрела знакомую нам форму (эта форма называется кодексом), сменив свиток, с которым было неудобно работать. Соответственно, и в библиотеках книги стали храниться на полках, а не в корзинах. Переход от свитка к кодексу повлек за собой новую технику озаглавливания и рубрикации, так как раньше каждая часть книги представляла собой отдельный свиток.

Формат книги существенно колеблется в зависимости от ее функции. Самого маленького формата требовали молитвенники, среди которых встречаются крошечные, умещающиеся на ладони. Книги больших форматов были связаны с нуждами церковного пения: буквы должен был видеть хор.

Характерн6ой чертой средневековой книги были инициалы – первые буквы начальных строк, выступавшие на строки или уходившие в их глубину. Инициалы были художественно оформлены. Из них развилась миниатюра, которая сначала вписывалась в инициал как в рамку, а затем уже стала занимать целую страницу. Особенно сильный толчок к развитию иллюстрации дала эпоха Возрождения.

Другой чертой было использование различных приемов графического выдвижения – выделения в тексте главного. Сюда надо отнести не только рубрику – написанные другим цветом строки, но и сокращения, которым подвергались прежде всего слова, связанные с сакральным содержанием. Иногда эти сокращенные слова выделялись золотом и серебром, что делает совершенно неудовлетворительным объяснение этих сокращений соображениями экономии. Сокращения, актуализируя внимание, настраивали на поиски скрытого, сокровенного.

Эпоха Средневековья охватывает период V-XVII вв.: V-X вв. - раннее Средневековье, XI-XVII вв. - позднее Средневековье. Этот период характеризуется активным ростом городов и увеличением численности населения. Если в VII в. количество жителей Европы едва достигало 11 млн человек, то к XV в. 80-100 млн. Становление феодальных отношений способствовало процессу этнической интеграции и формированию народностей в границах сложившихся государственных образований, что привело к возникновению национальных языков, на которых создавались памятники письменности. В VIII в. появляются рукописные книги на немецком, английском, ирландском языках, в IX - на французском, в XII - на испанском, португальском, норвежском, в XIII - на итальянском, датском, шведском, венгерском и чешском языках.

Средоточием книжного производства в раннем Средневековье являлись монастыри. Первым и самым знаменитым был монастырь Вивариум, основанный Кассиодором Сенатором (485-580 гг., по другим данным 487-575 гг.) - знатным патрицием, советником короля Теодориха. В 50 лет он покинул государственную службу и удалился на юг Италии, где неподалеку от городка Сцилаце основал монастырь, а при нем скрипторий - мастерскую по переписке книг и обширную библиотеку. По заведенному порядку каждый монах, вновь поступающий в монастырское сообщество, должен был принести с собой рукопись, за счет чего фонд библиотеки постоянно пополнялся.

В скриптории работали хорошо обученные монахи. Они обладали познаниями в области грамматики, медицины, математики, логики, риторики. Вскоре возникли монастыри на севере Италии, а затем и в других европейских городах. Самые крупные из них - Монтэ-Кассино близ Неаполя и Боббио, основанный ирландским монахом Колумбаном в 613 г. Впоследствии им было создано еще несколько монастырей. Уже в XII в. в Европе действовало более 2000 монастырей. Наиболее крупными были Кентерберийский, Корбийский, Турский, Санкт-Галленский и ряд других. При каждом существовал свой скрипторий. С ростом числа монастырей объем переписанных книг неуклонно возрастал. В VIII в. в одной только Кордове в год переписывалось от 16 до 18 тыс. рукописей.

Монастырский скрипторий размещался в отдельно стоящем здании, где был выделен большой зал. Посреди него располагался длинный стол с разложенными инструментами. Близ окон располагались наклонные пюпитры, за которыми работали переписчики. Их труд был очень напряженным, так как руки постоянно приходилось держать на весу. Среди монахов бытовала поговорка - «перо держат два пальца, а работает все тело». В холодное время года для обогрева рук был предназначен шар с угольками внутри. За малыми столами располагались начинающие писцы, которые учились искусству создания книг. В обязанности монахов, помимо молитвенных трудов, входило чтение и переписка текстов. Переписчики работали в течение всего светового дня, так как работать при свечах, во избежание пожара, запрещалось.

В скрипториях преобладал ручной труд, и отсутствовало его четкое разделение . Каждый монах переписывал рукопись от начала до конца и самостоятельно вписывал цветные инициалы. Производительность труда была низкой, а срок изготовления одной рукописи доходил до нескольких месяцев. В среднем один переписчик за всю жизнь мог переписать всего несколько десятков книг.

Монахи самостоятельно делали и переплеты. В античные времена переплет в свитках отсутствовал, поэтому большинство идей, которые зарождались в переплетном деле, изначально принадлежат средневековым монахам. Долгое время они оставались единственными изготовителями переплетов.

Первые зачатки специализации связаны с выделкой пергамена . Из числа малограмотных монахов назначался пергаменщик, который занимался выделкой кож. При обработке кожа животных освобождалась от волосяной и мясной частей, удалялись жировые пятна, трещины заклеивались специальным клеем. Для придания эластичности кожу вымачивали в щелочном составе. На протяжении VI-IX столетий у покупателей пользовался спросом пергамен, закрашенный в пурпурный и другие насыщенные цвета (пурпурная краска была чрезвычайно дорогой, так как добывалась из морских моллюсков). Начиная с XIII в., вкусы заказчиков манускриптов изменились. Теперь пергамен, наоборот, мастера старались как можно лучше выбелить для достижения более контрастного эффекта по сравнению с текстом и элементами украшений.

Монах-пергаменщик занимался сортировкой и нарезкой по трафарету листов определенного размера..gif" border="0" align="absmiddle" alt="2,5 см. Затем монах разлиновывал лист. Для разлиновки листов использовали свинцовые линейки и карандаши, с XIII в. применяется грифель. В целях предохранения от моли и червей оборотная сторона кожаных листов натиралась шафраном и кедровым маслом.

По мере того, как переплетная работа становится источником хорошего заработка, она переходит в руки цеховых ремесленников . Начиная с XIII в. появляются горожане-ремесленники, профессионально занимающиеся выделкой пергамена, возникли мастерские-пергаменарии. К работе над переплетами привлекались резчики штемпелей и печатей, золотых дел мастера, граверы.

Из-за дороговизны пергамена, широкое распространение получили палимпсесты . Это рукописи, в которых пемзой или скребком зачищался старый текст и затем наносился новый. Однако чернила настолько глубоко впитывались в кожу, что окончательно уничтожить их было невозможно. Начиная с XVII в. предпринимаются попытки восстановить угасшие тексты. При этом применялись реактивы, которые лишь на короткое время восстанавливали текст, а затем он окончательно исчезал. Это привело к массовой гибели древних текстов. Современные технологии позволяют восстанавливать тексты менее радикальным способом.

В ранний период Средневековья, когда книги были преимущественно церковного характера и ценились как священные реликвии, изготавливались простые, добротные переплеты. Духовное наставление предостерегало монахов от создания богатых кодексов, несущих на себе печать мирского тщеславия. Для упрощенных переплетов делалось бескрасочное тиснение с помощью типовых штампов.

С появлением богатых заказчиков из числа придворных вельмож и других знатных людей, чьим вкусам стремились отвечать и мастера книжного переплета, появляются переплеты украшенные резьбой, драгоценными камнями, чеканкой из благородных металлов.

Инструментом для письма служила тростниковая палочка (калам ), ей на смену пришло гусиное перо (реже использовались вороново и лебяжье). Сложная технология обработки - зачистки и заточки перьев обусловила выделение еще одной специальности. Птичьи перья употреблялись достаточно длительное время. Они были более эластичны, чем стальные, которые обрели повсеместное распространение только в середине XIX в.

Монахи расценивали создание книг как богоугодное дело. Существовало убеждение, что за каждую написанную букву монаху на том свете прощались грехи. Бытовало также поверье, что, как только монах берется за перо, к нему на плечо садится нечистая сила, дабы помешать. Именно вмешательством нечистой силы писцы оправдывали свои описки, кляксы, ошибки, за которые они, как правило, несли суровое наказание.

При ручном способе производства все большее значение приобретают вводимые новшества, направленные на совершенствование операций и приемов построения книги. В скрипториях существовало два способа расположения текста: один, когда запись велась на неразрезанных листах, другой - на отдельных листах, которые затем подбирались в тетради. И в том, и в другом случае возникали сложности в последовательности составления книжного блока. Для облегчения этой работы был введен рекламант (или реклама), ставший главным ориентиром при подборе тетрадей. Рекламант был заимствован из арабских рукописей испанцами еще в X в., в других странах Европы он распространился в позднем Средневековье. Рекламант состоял из двух-трех одинаковых слов, которыми завершалась одна, и начиналась следующая тетрадь. В этот же период для упрощения техники составления книжного блока вводится сигнатура , сочетавшая буквенное и цифровое обозначения.

Основным почерком раннего Средневековья был каролингский минускул, созданный на базе унциального письма. Каролингский минускул - это строчной почерк, сформировавшийся в VIII-IX вв. Буквы каролингского минускула имели строго геометризированную форму и при нанесении тщательно прорисовывались. В Х-ХII вв. этот почерк претерпел существенные изменения, буквы сжимались, становились более вытянутыми, с изломами посередине, оформившись в готический почерк . В результате совершенствования почерка книжная страница стала вмещать на 35-40% больше текста, чем страница, написанная каролингским минускулом. Убористый почерк повлек за собой уменьшение формата книг, что, соответственно, увеличило спрос на книги, предназначенные для индивидуального пользования вне церковных служб. Особым спросом пользовались маленькие часословы, изготовление которых приобрело тиражный характер.

В XII в., наряду с развитием городской культуры, опережающим ростом ремесленного производства, расширением торговых отношений ведущую роль начинают играть деньги, и товарно-денежные отношения проникают в монастырские стены. Книжные богатства, накопленные в скрипториях, становятся статьей дохода, рукописи сдают в аренду мастерским и частным лицам.

Одновременно с этим, в XII столетии идет процесс становления светского кодекса , предназначенного для личного потребления образованным светским читателем. Сказалось развитие университетского образования, которое в XIII в. охватывало большое количество учащихся. В одном только Оксфордском университете обучались 3000 человек. В XV в. в Европе действовало 55 университетов во всех крупных городах. Университет считался центром подлинной образованности и знаний, он оказал влияние на дальнейшее развитие средневековой книги. При университетах организуются светские скриптории, где учреждается должность руководителя книгописных работ и одновременно книгопродавца - либрария (стационария) . Первоначально эти понятия не разграничивались, хотя функции у них были разные. Стационарии, помимо того, что продавали книги, занимались их изготовлением. К концу XIII в. функции либрария определились окончательно. Он должен был приносить присягу ректору по защите прав и свобод университетской корпорации. На либрария возлагалась ответственность за хранение и выдачу рукописей для переписки, контроль за их своевременным возвратом, взимание платы за использование. Также вместе с докторами университета либрарии инспектировали книжные лавки. Взамен этого они обретали ряд привилегий, например, освобождались от уплаты пошлин. При этом следует учитывать, что университетский статус не допускал, чтобы либрарии, как и другие члены университетской корпорации, совмещали свои занятия с другими, не имеющими отношения к книге, знаниям, культуре.

С самого начала своей деятельности университеты практиковали выдачу рукописей для копирования за определенную плату. Эта практика пришла из монастырей, чьи накопленные книжные богатства сдавались в аренду в качестве образцов за деньги. Также в университетах за соответствующую плату выдавались отдельные части оригинала (пеции ) для одновременного переписывания несколькими копиистами полного текста рукописи. В середине XIV в. появляется практика записи лекций под диктовку - конспектирование, против чего решительно выступали университетские статуты, стремясь обеспечить защиту авторских прав, хотя попытки ограничить распространение конспектов оказывались безуспешными. Но сам по себе этот факт свидетельствует о том, что в ученом сообществе начинает зарождаться понятие об авторстве.

В XIV в. книгописание выделилось в самостоятельный профессиональный вид деятельности . Переписчики, однако, ремесленниками не считались, и, в отличие от художников и других представителей вспомогательных ремесел, обслуживающих книгописание, своих цеховых объединений не создавали. Художники же для защиты своих интересов стали объединяться в цеха. Они были созданы в Париже, Антверпене, Флоренции. Входившие в объединение художники обрели право на создание собственных рисунков, которые затем копировались подмастерьями. Также у них появилось право выполнения на заказ оригинальных иллюстраций, элементов декора, инициалов. Художник разрабатывал общую композицию оформления рукописи, а работу над декоративными элементами выполняли ученики. Один и тот же рисунок мог быть расцвечен несколькими помощниками, каждый из которых наносил один-единственный цвет. Обычно рисунки сопровождались пояснительными надписями, которые делались переписчиками.

Важной особенностью цеховой организации труда была жесткая регламентация, определявшая запасы сырья, количество инструментов, продолжительность рабочего времени. Во главе цеха стоял мастер, являвшийся, как правило, собственником мастерской и орудий труда. В качестве помощников у него было несколько подмастерьев, обучавшихся непосредственно в ходе работы. Право на заведение собственной мастерской они получали только после того, как изготавливали образцы, соответствовавшие эталонному качеству. Регламент цеха учреждал запрет на рекламу, а также на распространение секретов ремесла. Эти меры служили сдерживанию конкуренции. Все ограничения свидетельствуют о корпоративной замкнутости цеховых объединений, которая не была преодолена даже с введением книгопечатания.

Начиная с середины XIV в. в городских ремесленных книгописных мастерских, которые начали появляться еще в XIII в., происходят существенные изменения в организации труда. Они связаны с дальнейшим углублением специализации и выделением ряда профессий - каллиграфа , наносившего основной текст рукописи, рубрикатора , вписывавшего заглавные буквы и инициалы, иллюминатора , раскрашивавшего орнаменты, миниатюриста , рисовавшего цветные иллюстрации. Отдельной специальностью по-прежнему оставалась выделка пергамена и профессия переплетчика .

Производство, где используются те же орудия труда, что и в ремесле, но при этом появляется узкая специализация в выполнении отдельных операций, привлекается наемный труд, разрываются узы цеховой замкнутости, является мануфактурным . Мануфактура в переводе с латинского языка означает «ручное производство». В книжном деле черты мануфактуры начинают проявляться в XIV в. Городские ремесленные мастерские оказались более приспособленными к новым условиям и постепенно вытеснили монастырские с книжного рынка.

Становлению книжной мануфактуры способствовали такие факторы, как отчуждение от производителя средств производства и высвобождение рабочей силы. В отличие от раннего Средневековья, когда образование монашеских общин являлось единственным способом освобождения от феодальной зависимости, появление свободных рук в XIV-XV вв. происходит за счет секуляризации земель крупными землевладельцами. Крестьяне, лишившиеся личных наделов, отправлялись на заработки в города. В результате этих процессов численность населения города увеличилась, и к началу XV столетия средний город насчитывал 4-6 тыс. человек. В основном же на европейской территории преобладали небольшие города численностью 1-2 тыс. жителей. Исключение составляли Париж, Венеция, Флоренция, где проживало около 80-100 тыс.. Следует учитывать, что плотность населения европейской части была достаточно высокой, так как расстояние между городами не превышало 20-30 км.

Высокая концентрация городского населения обусловила процветание многих видов ремесел, в том числе и тех, что так, или иначе были задействованы в книжном производстве. Деятельность книгописных мастерских обслуживали мастера-ремесленники из числа кожевенников, бумажников, чеканщиков, литейщиков, ювелиров, ткачей, изготовителей чернил, красок. Привлекались также производители письменных принадлежностей, таких как грифели, свинцовые линейки, чернильницы, шильца. Пергаменарии занимались изготовлением не только индивидуальных переплетов на заказ, но и однотипных переплетов для изданий, предназначенных для продажи. В работе переплетных мастерских принимали участие мастера по чеканке, резчики по кости, ювелиры, работавшие в технике эмали, или с драгоценными камнями. Для украшения переплетов использовались печати и штампы для тиснения.

Ремесленники, как мелкие производители, предназначали рукописи для продажи. Работа на рынок вынуждала прибегать к созданию стандартных однотипных рукописей. Стандартизация книжного кодекса закреплялась Регламентом , утвержденным Парижским университетом. В нем определялись основные параметры тетрадей, каждая из которых должна была состоять из 4 листов, 16 колонок, 62 строк и 32 букв в каждой строке. Кроме того, в книгописных мастерских использовались трафареты, прориси, шаблоны, макеты с разметкой расположения текста, инициалов, рубрик и глосс. Сборник рисунков, созданных в первой половине XIII в. французским архитектором Вилларом де Оннекуром, содержал образцы для украшения страниц. Типовые сюжеты закреплялись как иконографический эталон, которому неуклонно следовали оформители.

Характерной чертой являлось то, что в рукописном способе производства книг прочно укоренилась практика произвольного вторжения в тексты, которые дополнялись фрагментами из различных произведений, согласно вкусу будущего владельца книги. Подобные действия переписчиков далеко не однозначно воспринимались современниками. Так, Петрарка помещает в трактат «О средствах против превратностей судьбы» диалог «О множестве книг», в котором укоряет переписчиков в невежестве. То, что они в угоду читателям смешивают тексты разных авторов и выдают одно произведение за другое, расценивалось Петраркой как потеря книг. «Эти мужи, - писал он, - не только допускают гибель книг, но горячо желают ее, пренебрегают самым прекрасным и ненавидят прекрасное». Гнев великого гуманиста адресован представителям образованного общества кардиналам, нотариусам, епископам, учителям, слывшим знатоками книги и обладавшим большими библиотеками. Сам Петрарка имел книгописную мастерскую, где трудилось множество переписчиков, число которых со временем пришлось удвоить из-за большого количества заказов.

Потребность в переписанных рукописях неуклонно возрастала, несмотря на то, что цена на книги была очень высока. Школьный учебник стоил дороже, чем два теленка. В отдельных случаях стоимость манускрипта приравнивалась к стоимости поместья с виноградниками. Большая ценность, которой обладали манускрипты, обусловила их использование в качестве залога, долгового обязательства, платежного средства. Книги включались в завещательные распоряжения наряду с другими ценностями, не говоря о том, что книги служили военными трофеями в междоусобных столкновениях и войнах.

Высокая цена на книги зачастую вынуждала заниматься перепиской самостоятельно. Не имея достаточных средств на приобретение книг, делал копии для себя и для своих друзей Дж. Боккаччо.

Книга все больше и больше становится объектом общественного внимания. В ней появляются гербы, торжественные посвящения, экслибрисы, роскошные оклады, придававшие книге статус престижной вещи. Обладание дорогими манускриптами диктовалось социально-культурным положением человека в общественной иерархии. Книга становится такой же ценностью, как и ювелирные украшения, и другие дорогие вещи. Ими украшают жилище наряду с живописными полотнами, оружием, вазами, скульптурами. Книга, как часть личного богатства, неизменно изображается на старинных живописных полотнах и в миниатюрах, где она помещается рядом с реликвариями (вместилище для хранения реликвий) и шкатулками с драгоценностями. Иконографические источники свидетельствуют о глубоком почитании книги владельцами. Дамы изображаются с книгой в руках либо в перчатках, либо с книгой, обернутой в дорогую ткань. Кавалеры чаще всего изображаются держащими книгу на специальном пюпитре, покрытом также роскошными тканями - бархатом, шелком, парчой. И только лица священнического сана относятся к книге как к инструменту своей профессиональной деятельности. В их руках, как прослеживается по миниатюрам, встречаются и потрепанные книга, и скромно оформленные кодексы для отправления церковных служб и обрядов.

В эпоху позднего Средневековья сформировалось ренессансное отношение к книге, выражавшееся в том, что книга воспринималась не только как хранительница божественной мудрости, но и как носительница информации о малоизвестных землях, народах, об их нравах и обычаях, о животном и растительном мире. Наряду с этим, изменяется отношение к книге в обществе - она становится важным атрибутом повседневной жизни. Вкус к книге обрели не только представители знати, но и простые люди, оценившие ее великое значение как источника религиозных и светских знаний.

Книжный рынок наполнился рукописями разнообразного содержания. Становятся популярными бестиарии - трактаты о птицах и животных, компилятивные энциклопедии, представляющие свод знаний средневекового человека, исторические хроники, сборники канонического права, произведения античных авторов. Религиозная литература была представлена псалтырями, сакраментариями (богослужебные книги для торжественных литургий в католической церкви), бревиариями, миссалами, антифонариями (книги, предназначенные для литургии), часословами. Наиболее распространенной книгой была Библия, бытовавшая как в виде крупноформатных экземпляров, так и в виде маленьких книжечек, содержащих отдельные части Священного писания, комментарии к ним, краткие пересказы. Миряне охотно пользовались псалтырью, служившей не только для молитвенных чтений в домашних условиях, но и для обучения грамоте. На средневековом книжном рынке имели хождение сочинения отцов церкви, агиографическая литература и литература на морально-религиозные темы.

Основным украшением древних кодексов являлись тщательно выписанные «красные строки». В V в. в западноевропейской книге появляются инициалы, под которые отводились специально размеченные на книжных страницах места. Родиной инициала считается Ирландия.

Инициал (от лат. initialis - начальная буква) был введен для того, чтобы разбить текст на части, и тем самым облегчить поиск нужных разделов в сплошном тексте во время богослужения. Также инициал служил своеобразным разделителем, который останавливал читателя для лучшего усвоения текста и для последующих размышлений о прочитанном. В ранних рукописях инициалы занимали целую страницу, на которой оставалось столь мало места, что вписывалось всего несколько слов. Первоначально инициалы выделялись наряду с заголовками и рубриками только цветом, а с конца VII в. стали оформляться орнаментом. Со временем украшение инициалов развивается в настоящее искусство.

Орнамент активно проникает и на книжные страницы. В VIII-IX вв. узорчатые мотивы орнаментов сплетаются в сложные «ковровые» страницы, состоящие из узоров приглушенных оттенков. Декор и мотивы орнаментов соответствовали духу эпохи. В богатых кодексах для придания объемности изображению использовалась позолота или серебряная краска. С XIV в. миниатюры и орнаменты покрывались твореным золотом, позже стало использоваться олово с шафраном. Работа с этими материалами требовала высокой квалификации и отменного художественного вкуса, поэтому к украшению кодексов привлекались мастера, специально занимавшиеся художественными ремеслами и искусством. Художественное убранство средневековых кодексов и их основные элементы зарождались в книге в ответ на выдвигавшиеся общественные потребности и вкусы заказчиков. Создатели книг постоянно находились в поиске новых приемов и способов активизации интереса к их продукции.

В роли основных заказчиков выступали представители знатных родов - короли, герцоги, князья. Их эстетические запросы были продиктованы стремлением окружить себя и свой быт предметами роскоши. На службе при дворах богатых любителей книг состояли выдающиеся художники своего времени. Их усилиям мы обязаны появлению книжной миниатюры, достигшей своего расцвета в XIII-XIV вв.

Миниатюра - это сделанный от руки многоцветный рисунок, который мог располагаться в любой части рукописи. Непревзойденными по качеству и роскоши декора являются книги, созданные французскими миниатюристами, самым знаменитым из которых был мастер Оноре - управляющий одной из лучших мастерских Парижа. Здесь был создан великолепный «Бревиарий Филиппа Красивого», в котором типично французские декоративные мотивы сочетались с чертами византийского искусства оформления рукописей. Не меньшим авторитетом пользовалась мастерская Жана Пюсселя, в стенах которой зародилась манера украшения орнаментами полей книг и заглавных букв в тексте. Особенно привлекательными делают работы Пюсселя маленькие гротескные фигурки «дролери», так называемые «забавы», вплетенные в орнаменты на боковых полях книжных страниц.

В Бургундии при дворе герцога Жана Беррийского трудился фламандец Жакмар де Эсден, прибывший туда в 1384 г. Из его мастерской вышли замечательные часословы, сделанные по заказу герцога. Все они поражают воображение обилием миниатюр, в орнаментике которых органично сочетаются архитектурные мотивы с элементами богемского стиля оформления кодексов. В начале XV в. в мастерской герцога, расположенной в его замке, начинают работать братья Лимбурги, прославившиеся своим «Роскошным часословом». Любопытны их находки в части орнаментации миниатюр. Изображения месяцев в «Роскошном часослове» представляют собой календарные сценки с реалистичным воспроизведением обыденных занятий простых людей.

В Италии ведущими центрами производства книжных миниатюр были Милан и Павия - города, где располагались официальные резиденции герцогов Висконти. Великолепие и утонченная роскошь, свойственные двору Висконти, наложили отпечаток на итальянскую книжную миниатюру с изящными цветочными орнаментами, среди которых вплетаются крохотные человеческие силуэты. Влияние романской книжной миниатюры проявилось в творчестве немецких, швейцарских и австрийских мастеров. В начале ХIII в. романский стиль сменяется готическим.

Постепенно средневековая культура утрачивает сугубо церковный характер, и мастерские ориентируются на более широкие круги покупателей. Свободная воля художника все чаще находит проявление в изображении забавных полуреальных, полумифических фигурок, шутливых сценок, отражающих смеховую народную культуру. Эти сюжеты сопровождали не только светскую книгу, ими были насыщены и книги религиозного содержания. Эстетические вкусы покупателей диктовали стилистику художественного облика книги, а возросшая конкуренция подталкивала к поиску новых выразительных форм их удовлетворения.

В ответ на запросы богатых покупателей, художники постоянно находились в поиске новых изобразительных средств. Они стремились переводить художественные образы с помощью изобразительного языка в доступные и понятные зрительные образы, не нарушая при этом иконографического канона, с которого делалась копия. В работе художников все ярче прослеживается нарастающий интерес к сценам охоты, путешествиям, явлениям природы, растениям, птицам и животным.

Изображение в книге начинает выполнять еще одну немаловажную функцию - оно диктует читателю определенный ритм чтения, подчиняет стиль его общения с книгой заранее продуманному плану. Читатель вынужден иногда забегать вперед, или наоборот, возвращаться к предыдущим страницам. Миниатюрист сознательно конструирует текст и изображение, подчеркивая их неразрывную связь и взаимодействие, невольно претендуя при этом на соавторство с создателем произведения. Однако далеко не все авторы сознавали, какое великое значение в книге имеет иллюстрация, а некоторые прямо возражали против украшений, считая, что они отвлекают читателя от глубокого проникновения в содержание.

В XIV столетии, в связи с широким распространением нового писчего материала - бумаги, резко снизились издержки на производство книги. Ручное литье бумажных листов одинакового размера упростило задачу создания типовых кодексов, и в рукописных мастерских все больше книг стало готовиться не по заказам, а для рыночной продажи. Упростился характер книжных украшений, которые были рассчитаны преимущественно на мирян, не всегда достаточно сильных в грамоте. Легкие рисунки, слегка подкрашенные акварелью, выполняли в большей степени познавательную, нежели оформительскую функцию.

Источником вдохновения для книжных иллюстраторов служило искусство. Многие сюжеты французских, итальянских, немецких мастеров заимствованы из архитектурных памятников, городских пейзажей. Миниатюристы экспериментировали с цветом, применяли разнообразные краски. Их палитра была широка - от нежно-пастельных и золотисто-охристых до пурпурных и ультрамариновых. Нередко свободные фантазии художников порождали изображения фантастических существ, искусно вплетающихся в жанровые композиции. Их присутствие на полях рукописи оживляло текст, несмотря на то, что иногда они не были с ним тесно связаны. Их задача - оживить схематичную формулу в рисунках зданий, природного ландшафта, фигур людей. Постепенно помимо оформительской функции художники придают изображению иную нагрузку - информативную. Колбы и реторты, геометрические инструменты, оружие, корабли, глобусы и множество других предметов, так или иначе, свидетельствуют о целевом назначении книги. Картинки помогали человеку составить первичное представление о содержании произведения. С появлением в книге изображения наблюдается дальнейшее углубление процессов разделения труда и более узкая специализация. Специалистов по раскрашиванию называли «брифмалеры» и «картенмалеры». Книга становится средством заработка. Стремление извлечь доход приводило к тому, что высокий уровень оформления в средневековых скрипториях постепенно снизился. Это было время, когда создатели книг руководствовались потребностями рынка.

Титульных листов в то время в книгах не было, поэтому книжные агенты должны были уметь самостоятельно устанавливать авторство и первоначальный состав произведения, что требовало от них больших познаний в тонкостях разных редакций классических текстов. В инструкции, специально предназначенной для агента, говорилось о том, чтобы он подбирал сочинения на греческом языке, руководствуясь не только соображениями красоты и изящества, но и тщательностью редакторской подготовки. Выполнение этих задач способствовало выработке норм текстологической и редакторской работы.

Книжная торговля Средневековья не сразу обрела законченные организационные формы и стала выполнять посреднические функции, обмен книгами без участия посредников также имел место. Торговля книгами была сосредоточена в крупных городах, где держали книжные лавки частные лица. Сюда стекались заказы от ученых, писателей, знатоков литературы, поручавших книжным агентам разыскивать нужные им книги.

Серьезный импульс развитию книжной торговли придает деятельность европейских университетов. При Парижской Сорбонне была учреждена «Корпорация университетских присяжных переписчиков книг». В круг их обязанностей входило определение ценовой политики, контроль содержания продававшихся книг. В 1275 г. университет обязал книгопродавцев приносить присягу, согласно которой книгопродавцы не имели права назначать цены выше тех, что были обозначены на книгах. Книгопродавческой деятельностью имели право заниматься только те лица, которые выдерживали экзамен перед университетской комиссией, вносили залог и представляли доказательства хорошей репутации. Среди книготорговцев Парижа числились не только мужчины, но и женщины.

Свидетельства о книжной торговле, которая велась непосредственно в книгописных ремесленных мастерских относятся к XIV-XV вв. Известно, что в этих мастерских составлялись книготорговые анонсы, извещавшие о наличии книг и месте их продажи. Анонс книгописной мастерской в Хагенау, владельцем которой был Диболт Лаубер, рекламировал книги, а также само предприятие. Текст анонса гласил: «Каких бы вы ни пожелали книг, больших или маленьких, духовных или светских, красиво раскрашенных, все вы их найдете у Диболта Лаубера». Список книг, предложенных на выбор, насчитывал около сорока названий, среди них Библии, псалтыри, пленарии (сборники фрагментов из Св. писания), пассионали (жития святых), белиалы (книги о дьяволах), бревиарии (сборники молитв, читаемых во время богослужения по дням церковного года), а также эпические произведения, исторические сочинения, басни, разнообразные романы.

Сохранилась также и существовавшая с античных времен практика букинистической продажи книг. Поиск нужных книг осуществлялся частным порядком и через объявления, что свидетельствует о слабых связях между книготорговцами, ориентировавшимися преимущественно на местный рынок. Известно также, что число названий, продававшихся частными лицами, не превышало нескольких десятков, поэтому их выбор был ограничен.

Книжная торговля XIV - начала XV в. еще не знала массового покупателя и обслуживала ограниченный круг лиц, которые приобретали книги в силу своей профессиональной деятельности, социального положения, с целью коллекционирования. По мере того, как книгопечатание распространялось на европейском континенте, книги перестают быть драгоценностью и становятся предметом купли-продажи, доступным для многих.

Языкознание в Средние века

Как известно, само понятие «Средние века» возникло в эпоху Возрождения и имело определенный негативно-презрительный оттенок, применяясь для промежутка времени, отделяющего Ренессанс от столь ценимой им античности. Этот «негативизм» сказался и в распространенных до нашего времени устойчивых словосочетаниях типа «мрачное Средневековье», «средневековое мракобесие» и т. п. (ср. английское Dark Ages – темные века). Подобное отношение отразилось и на истории лингвистики: вплоть до второй половины XX в., а зачастую и позднее европейскому Средневековью в научной и научно-популярной литературе, посвященной интересующей нас проблематике, отводили обычно всего несколько строк, как правило, отнюдь не хвалебного характера. Что касается собственно хронологических рамок данного периода, то традиционным началом его считали V в. (падение Западной Римской империи), а концом – XV (открытие Америки Христофором Колумбом). Впрочем, полного единства здесь не наблюдается: многие историки относили рубеж Средневековья к середине XVII в. (Английская буржуазная революция), связывая его с окончательным распадом феодальных отношений. С другой стороны, даже в пределах западноевропейского мира установление жестких временных отрезков этой эпохи достаточно затруднительно: XIV в. для Италии – раннее Возрождение, а XV в. для Англии – позднее Средневековье… Добавим к этому и специфику, характеризующую отдельные этапы внутри последнего, что также осложняет задачу создания некой общей картины средневековой лингвистической мысли. Как и в большинстве курсов истории языкознания, в нашей работе будут рассмотрены две традиции изучения языка: латиноевропейская (точнее, западноевропейская) и арабо-мусульманская; кроме того, даются сведения о разработке соответствующей проблематики в православно-славянском культурном ареале.

Языкознание в средневековой Европе

Как уже отмечалось, говоря о лингвистической традиции в средневековой Европе, подавляющее большинство историков нашей науки склонно было видеть в ней своего рода «теоретический застой», если не регресс по сравнению с античной эпохой. В этой связи назывались следующие факторы: 1. Единственным языком, изучавшимся в этот период, был латинский. Хотя согласно распространенной в католическом мире «теории триязычия», развитой в VII в. епископомИсидором Севильским (560–636), статусом «священных» пользовались также греческий и древнееврейский языки (поскольку именно на них по приказу Понтия Пилата была сделана надпись на кресте Иисуса Христа), реальная жизнь внесла в нее существенные поправки: древнееврейский изначально был чужд подавляющему большинству христианского мира и его знание в средние века (как, впрочем, и позднее) было всегда уделом немногих, а число владеющих греческим также оставалось незначительным, чему способствовала отчужденность между католической и православной церквами, завершившаяся в 1054 г. открытым разрывом. Таким образом, «триязычие» свелось к фактическому одноязычию, что, естественно, сужало круг наблюдаемых языковых фактов, а слово «грамматика» стало пониматься как синоним именно латинской грамматики. 2. Латинский язык был мертвым языком (использовался главным образом для письменного общения), и изучать его было можно лишь на основе письменных источников. Соответственно предметом обучения становились в первую очередь не звуки (фонетические), а буквы – графические элементы, т. е. собственно фонетические исследования оказались в полном пренебрежении. 3. Само изучение латинского языка проводилось в основном в практических целях, вследствие чего грамматика не столько описывала существующие факты, сколько предписывала их «правильное» употребление. Важнейшим пособием для изучения латинского языка оставались все те же грамматики Доната и Присциана либо созданные на их основе компиляции; оригинальных в собственно лингвистическом отношении трудов практически не создавалось. 4. Отождествление понятий латинской грамматики и грамматики вообще привело к тому, что даже в тех случаях, когда начинали изучаться другие языки, на них механически переносились особенности латинской грамматики, а подобного рода «латиноцентризм» неизбежно приводил к игнорированию конкретной специфики разных языков, зачастую весьма не схожих с латинским. 5. Поскольку изучение латинского языка рассматривалось как логическая школа мышления, правильность грамматических явлений стала устанавливаться логическими критериями, а логическая терминология стала даже вытеснять собственно-грамматическую, заимствованную от греко-римской античной традиции. Несмотря на, казалось бы, достаточную убедительность приведенных выше положений, в специальной литературе отмечалось, что они нуждаются в достаточно серьезной корректировке, поскольку не учитывают ряд важных моментов. Во-первых, в какой-то степени так называемые новые (т. е. живые) европейские языки также попадали в поле внимания: составлялись алфавиты, делались глоссы, выполнялись переводы, сочинялись оригинальные произведения… Сколь ни неравноправен был их статус по сравнению с латынью, но подобная деятельность, несомненно, способствовала постепенному повышению их престижа, а тем самым – подготавливала почву для их превращения в объект научного изучения. В этой связи историки языкознания обращают особое внимание на исландские трактаты XII в., в которых рассматривается вопрос об использовании латинского письма применительно к исландскому языку и в связи с этим описывалась сама исландская фонетика. К концу Средневековья эта тенденция проявилась уже достаточно отчетливо, отразившись, в частности, в знаменитых словах Данте Алигьери о том, что народный язык «благороднее» латыни, поскольку первый – язык «природный», а второй – «искусственный». Во-вторых, было отмечено и то обстоятельство, что ходячее определение латыни как «мертвого» языка, верное в том смысле, что он не являлся родным для какого-либо этнического коллектива, отнюдь не столь верно в других отношениях. «Латинский язык не был мертвым языком, и латинская литература не была мертвой литературой. По-латыни не только писали, но и говорили; это был разговорный язык, объединявший немногочисленных образованных людей того времени: когда мальчик-шваб и мальчик-сакс встречались в монастырской школе, а юноша-испанец и юноша-поляк – в Парижском университете, то, чтобы понять друг друга, они должны были говорить по-латыни. И писались на этом языке не только трактаты и жития, а и обличительные проповеди, и содержательные исторические сочинения, и вдохновенные стихи» . Кстати, это сказалось и на своеобразной «диалектизации» средневековой латыни: появляются изменения в произношении, словоупотреблении, в меньшей степени – в грамматике. В литературе описаны даже случаи, когда ученые из разных стран, говоря на «своем» варианте латинского языка, уже с трудом понимали, а иногда и вообще не понимали друг друга. Отсюда возникла необходимость соответствующей коррекционной работы: в ту же грамматику Присциана стали вноситься поправки, отражающие указанный процесс. В-третьих, с развитием средневекового мировоззрения в первую очередь философского, грамматика привлекает внимание уже и в чисто теоретическом отношении: появляются труды, в которых делаются попытки осмыслить явления языка и интерпретировать их в более широком аспекте. В этом смысле средневековых мыслителей, занимавшихся названными проблемами, можно в какой-то мере считать предтечами общего языкознания. Наконец, в-четвертых, в сочинениях авторов позднего Средневековья, когда в орбите внимания ряда средневековых мыслителей оказались и такие языки, как греческий, еврейский, арабский, стали звучать идеи о том, что помимо общей логической основы в языках имеются и довольно значительные различия, сказывающиеся, например, в трудностях при переводе (эту мысль наиболее отчетливо высказал Роджер Бэкон). Возвращаясь к вопросу о внутренней периодизации средневековой лингвистической мысли, можно отметить, что чаще всего здесь выделяют два основных этапа. Первый («ранний») охватывает промежуток времени приблизительно с VI до XII в. В качестве его отличительной особенности называют обычно процесс усвоения античного наследия и его адаптации к новым историческим условиям. Выдающуюся роль здесь сыграли такие позднеантичные авторы, как Марциан Капелла (V в.), Анций Манлий Северин Боэций (480–524), Маги Аврелий Кассиодор (490–575). Первому из них принадлежит опиравшаяся на труды Варрона и других авторов своеобразная энциклопедия в девяти книгах «Брак Филологии и Меркурия». К нему восходит сложившаяся в средневековой Европе система «семи свободных искусств», состоявшая из так называемоготривия, включавшего словесные науки (грамматику, риторику и диалектику, т. е. умение вести споры) и квадривия (музыки, арифметики, геометрии, астрономии). Таким образом, именно грамматика, понимаемая, как отмечалось выше, как искусство читать и писать, должна была служить основой дальнейшего школьного образования: характерно, что ее изображали в виде женщины, державшей в правой руке нож для подчистки ошибок, а в левой – розги для наказания нерадивых. Боэций известен как переводчик на латынь основных логических сочинений Аристотеля, заложивших основу логических учений в Европе и в значительной степени определивших разработку грамматических проблем. Кассиодором была составлена, в частности, своеобразная энциклопедическая компиляция латинских трудов по «словесным искусствам», к которым он отнес грамматику, риторику с поэтикой и логику. Как уже отмечалось, в эту эпоху канонизируются в качестве основных пособий по изучению грамматики труды Доната и Присциана. Упомянутый выше Исидор Севильский, опираясь на труды Боэция, Кассиодора и других античных авторов, составляет труд, именовавшийся «Начала, или этимологии», в котором утверждалось, что сущность вещи может быть выведена из самого ее названия, а не возникает произвольно, т. е. разделяется та точка зрения, которую высказывали в античности сторонники теории «фюсей». Соответственно этимология, по мысли Исидора, должна привести к восстановлению первичной, «истинной» формы слов. Разумеется, с точки зрения сравнительно-исторического языкознания этимологии Исидора, как и его античных предшественников, не могут претендовать на научность, хотя некоторые из них довольно любопытны. Например, ссылаясь на библейское предание о сотворении человека, он пытается установить связь между латинскими словами «homo» («человек») и «humus» («земля»). Наиболее важным моментом рассматриваемого периода принято считать относящееся к XI–XII вв. начало борьбы номинализма и реализма , в которой приняло участие несколько поколений средневековых ученых. Спор этот восходит еще к античной эпохе, и сущность его состоит в том, соответствуют или нет общим понятиям (универсалиям) какие-либо действительные явления. Теоретическим источником его послужило сочинение позднеантичного автораПорфирия (ок. 233–204), указывавшего, что для правильного понимания категорий Аристотеля необходимо знать, что такое род и вид, что такое различающий признак, собственный признак и привходящий признак, причем сам Порфирий отказался от однозначного разрешения данной проблемы: «Я буду избегать говорить относительно родов и видов, – существуют ли они самостоятельно, или же находятся в одних и тех же мыслях, и если они существуют, то тела ли это или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием, или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них: ведь такая постановка вопроса заводит очень глубоко и требует другого, более обширного исследования». Кроме сочинения самого Порфирия, использовались участниками спора также комментарии к нему и к Аристотелю, автором которых был Боэций. Начало дискуссии связывают с именемРосцелина из Компьена (1050–1120), который выступил с утверждением, что действительным объективным существованием обладают только единичные вещи, тогда как общие понятия, т. е. универсалии, – это только имена (по-латыни nomina – отсюда и название всего направления). Из этого Росцелин делал вывод, что универсалии представляют собой просто «звуки голоса», лишь весьма косвенно связанные с самими вещами. Роды, виды и категории, согласно Росцелину, выражают не отношение вещей, а служат исключительно для классификации одних только слов. Лишь язык позволяет создать отвлеченные слова типа «белизна», которое, в сущности, ничего не выражает, поскольку в действительности могут существовать только белые предметы. Точно так же понятие «человек» имеется лишь в языке, тогда как в действительности могут существовать лишь отдельные люди (Сократ, Платон и др.). Поскольку выводы Росцелина в определенной степени приводили к противоречию с некоторыми из церковных догматов (например, когда речь шла о сущности Троицы), они вызывали резкие возражения со стороны ортодоксальных католических философов. Особенно резко выступили против них Ансельм Кентерберийский (1033–1109) и Гильом из Шампо (ок. 1068–1121), представлявшие так называемое реалистическое направление. Согласно последнему, универсалии являются абсолютно реальными, и каждая из них целиком и полностью пребывает в любом предмете своего класса, тогда как индивидуальные различия между ними создаются внешними и случайными свойствами. Один из слушателей Гильома, впоследствии ставший его непримиримым противником, Пьер Абеляр (1079–1142), отрицая реальность существования универсалий, вместе с тем отказался и от крайнего номинализма Росцелина, отмечая, что универсалия – не просто слово, имеющее физическое звучание, но она также обладает определенным значением и способна определять многие предметы, составляющие известный класс. Таким образом, согласно Абеляру, универсалии объективно существуют только в человеческом уме, возникая в результате чувственного опыта как результат абстрагирования. Эту доктрину умеренного номинализма позднее стали называть концептуализмом. Борьба номинализма и реализма проходит сквозь всю дальнейшую историю средневековой философской мысли, причем, несмотря на враждебное отношение католической иерархии к номинализму и концептуализму (взгляды Росцелина, Абеляра и ряда других мыслителей даже поверглись осуждению), эта доктрина получила дальнейшее развитие. Для науки о языке рассматриваемый спор интересен в первую очередь благодаря тому, что в его ходе рассматривались основные проблемы, связанные с изучением семантической системы языка. Второй период развития средневековой лингвистической традиции (поздний, или «предренессансный») охватывает XII–XIV вв. Эта эпоха характеризуется как расцвет и последний закат схоластической философии , возникшей в предыдущие века. В рассматриваемый отрезок времени (во многом благодаря контактам с арабским миром и через посредство арабских переводов) западноевропейские мыслители знакомятся с рядом произведений античных авторов, в первую очередь с ранее не известными «латиноязычному» Западу трудами Аристотеля и комментариями к ним. Наблюдается и возрастание интереса к проблемам языка. Правда, историки лингвистики отмечают, что собственно в плане грамматического описания языка было сделано не так много: по-прежнему, основным авторитетом оставался труд Присциана, к которому составлялись многочисленные комментарии, и в этом плане можно отметить лишь один факт: категория имени, не расчленявшаяся в античной грамматике, была подразделена на существительное и прилагательное. Однако заметным явлением считается формирование в XIII–XIV вв. так называемой концепции философской грамматики. Первый опыт ее создания связывается с именем Петра Гелийского (середина XII в.), написавшего ее в виде комментариев к Присциану. Особую роль в развитии этого направления сыграл Петр Испанский (1210/20-1277), португалец по происхождению, ставший в 1276 г. римским папой под именем Иоанна XXI. В своем трактате «О свойствах терминов», составляющем заключительную часть принадлежавших ему «Кратких основ логики», он разрабатывает учение о суппозиции (допустимой подстановке терминов), касаясь вопроса о природе значения и отмечая важность изучения элементов языка в контексте тех комбинаций, в которых они выступают в речи. В значительной степени под его влиянием в XII–XIV вв. складывается так называемая «школа модистов» (название связанно с тем вниманием, которое ее представители уделяли вопросу о «модусах», т. е. способах значения.). К числу ее крупнейших представителей относятсяБоэций Датчанин (XIII в.), Томас Эрфуртский (XIV в.) и др. Модисты изучали прежде всего общие свойства языка, его отношения к внешнему миру и мышлению. Вслед за Петром Гелийским они рассматривали грамматику не как чисто практическую дисциплину, которая учит «правильно говорить, читать и писать», а как науку (scientia). Отмечая, что языки обладают конкретной спецификой, модисты вместе с тем применяли к ней критерий «одна для всех языков», подчеркивая тем самым ее логический характер. «Тот, кто знает грамматику одного языка, – писал один из авторов рассматриваемой эпохи, – знает сущность грамматики вообще. Если же, однако, он не может говорить на другом языке или понимать того, кто говорит на нем, это происходит из-за различий в словах и их формах, которые по отношению к самой грамматике случайны». Со школой модистов связаны также изучении вопросов синтаксического значения частей речи, их выделения и др., а сама грамматика определяется как наука о речи, изучающая правильное сочетание слов в предложениях посредством модусов означивания. При рассмотрении значения предложения средневековыми авторами использовалось также понятиедиктума - объективной части значения предложения, соотносимой с модусом как операцией, производимой мыслящим субъектом. Уже в первой половине XX в. названные термины вновь ввел в науку о языке один из виднейших представителей Женевской лингвистической школы, сыгравший выдающуюся роль в оформлении и публикации «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра, – Шарль Балли.

Арабская лингвистическая традиция

Если западноевропейскому Средневековью долго «не везло» в истории нашей науки, то современное ему арабское (точнее, арабо-мусульманское, поскольку в создании его принимали участие не только арабы по рождению) языкознание, напротив, всегда занимало достаточно почетное место в историко-лингвистических трудах. Характерно в этой связи замечание создателя наиболее полной в отечественной науке хрестоматии по истории языкознания В.А. Звегинцева: «Арабы были не только хранителями культурных ценностей древнего мира, но и… глубокими и трудолюбивыми учеными, внесшими огромный вклад в развитие мировой культуры. Эта общая характеристика их научных достижений в полной мере применима к языкознанию». Начало арабской традиции относят к VII–VIII вв., когда в результате обширных завоеваний, проводившихся под знаменем новой религии – ислама, образовался Арабский халифат с центром в Багдаде, включавший в себя, помимо собственно Аравии, ряд территорий Передней Азии, Северной Африки и Пиренейского полуострова. Как и империя, созданная в свое время Александром Македонским, халифат быстро распался на ряд независимых и полунезависимых владений, в которых государственной религией было мусульманство, а официальным, деловым и научным языком служил арабский в его классической форме, закрепленной в Коране и сильно отличавшейся от многочисленных живых диалектов. Таким образом – как это имело место и в эллинистическом мире – возникла необходимость, во-первых, обучать арабскому языку многочисленные «туземные» народы, во-вторых, защищать «чистоту» классического языка от влияния языков последних (иранских, тюркских и проч.), в-третьих, уберечь его от влияния арабских диалектов, наконец, в-четвертых, объяснить те места Корана, которые были уже малопонятны. Естественно, что, обращаясь к изучению лингвистической проблематики, арабские ученые использовали достижения индийской и греческой традиций, с которыми были достаточно хорошо знакомы, но простое перенесение соответствующих понятий и категорий для описания арабского языка было невозможно ввиду его глубоких структурных отличий от греческого и санскрита. Описание отдельных грамматических явлений арабского языка относят к VII в. В первой половине VIII в. в Басре и Куфе – двух городах, находившихся в бассейне рек Тигра и Евфрата, возникли соперничавшие друг с другом грамматические школы. Основоположником первой считают Ису ибн Умара ас Сакафи, второй – Абу Джафара Мухаммеда ар-Руаси. Позднее формируется багдадская школа (первая половина X в.), важнейшим представителем которой является Ибн Джинни, и андалусская школа (XI–XIII вв.), среди представителей которой называют Мухаммеда ибн Малика и Ибн Сиду. После завоевания Багдада монголами и постепенного вытеснения арабов из Испании центр арабской науки переместился в Египет и Сирию, но здесь уже на передний план выдвигается комментаторская и популяризаторская деятельность. Из философских проблем, связанных с языком, арабских ученых занимал вопрос его происхождения, по которому наметились три основные точки зрения: а) язык сообщен Богом Адаму; б) язык возник благодаря соглашению между старцами-патриархами – родоначальниками человеческого рода; в) язык сообщен Богом Адаму в основных частях, но далее он развит людьми. В области грамматики историки языкознания называют прежде всего созданный к концу VIII в. трактат «Аль-Китаб» («книга»), автором которого был перс по рождению прозванныйСибавейхи (полное имя Абу-Бишр Амр ибн Усман ибн Канбар аль-Басри ), принадлежавший к басрийской школе и отразивший результат работы предыдущих поколений ученых, среди которых выделяют его учителя – аль-Халия ибн Ахмеда. В труде Сибавейхи содержатся подробные формулировки, касающиеся грамматических проблем, иллюстрируемые примерами из Корана и древней поэзии. Однако именно в силу своей полноты и обширности книга Сибавейхи скорее являлась ученым трудом для специалистов, что обусловило появление ряда переработок и компиляций, в той или иной степени варьировавших и популяризовавших ее положения. Основными аспектами анализа языка в арабской традиции являлись учение о словоизменении, учение о словообразовании и связанных с ним фонетических процессах и учение об артикуляции звуков и их позиционных различиях . В классификации частей речи арабы в основном следовали Аристотелю, различая имена, глаголы и частицы. Ими было четко выделено понятие специфического для семитских языков трехсогласного корня, рассматривались явления аффиксации и внутренней флексии, впоследствии повлиявшие на концепции европейских ученых, включая основоположника сравнительно-исторического языкознания Ф. Боппа. Привлекали внимание арабских ученых и такие моменты, как аналогия, влияние частоты употребления слов на их состав и т. д. Что касается синтаксиса, то обычно указывают, что хотя, с одной стороны, он был разработан относительно меньше, чем другие аспекты грамматики, однако наряду с этим именно в арабской традиции существовала наиболее разработанная синтаксическая концепция. Вместе с тем, предмет синтаксиса несколько отличается от привычного для европейцев, поскольку к нему относили и изучение окончаний слов, тогда как морфология занималась корнем с огласовками. Основной темой синтаксических изысканий арабских ученых являлось употребление в предложении тех или иных грамматических форм (падежей, наклонений и др.). В области фонетики указывают на то обстоятельство, что в отличие от представителей античного языкознания арабские грамматисты делали четкое различие между буквой и звуком, указывая на несоответствие между написанием и произношением. Единицей анализа для них были в первую очередь согласные, а также долгие гласные, тогда как краткие гласные как особые сущности не выделялись. Само описание звуков строилось главным образом на физиологическом принципе (т. е. на основе артикуляции), хотя в определенной степени принимались во внимание и акустические характеристики. Различались звуки с голосом и без голоса, протяжные и непротяжные, закрытые и открытые, а также – по степени подъема языка – «приподнятые» и «неприподнятые» звуки. Сам Сибавейхи различал шесть мест образования звуков и давал классификацию в соответствии с ними; в дальнейшем грамматисты предложили ряд достаточно точных характеристик артикуляций отдельных звуков, а также описали их комбинаторные изменения. Выделялась в арабской традиции и такая единица, как слог, образуемая из одного или реже двух согласных посредством введения огласовки, которую не всегда четко отграничивали от слога. Уделялось внимание и такому характерному для арабского языка моменту, как наличие в нем существенных диалектных различий. Так, важные диалектологические сведения содержались в работе одного из крупнейших представителей куфской школы аль-Кисаи – «Трактат о грамматических ошибках в речи простого народа». В сфере лексикологии особую роль сыграл труд упоминавшегося выше багдадского ученого ибн Джинни «Особенности арабского языка», где рассматривались наряду с собственно грамматическими такие проблемы, как связь слова и значения, употребление слов и др. Называют также труды ибн Фариса («Книга о лексических нормах», «Предания арабов о своей речи», «Краткий очерк о лексике»), в которых трактуются вопросы о словарном объеме арабского языка, классификации лексики по употреблению, исконной и заимствованной лексике, связи обозначаемого и обозначающего, полисемии, омонимии, синонимии и т. п. Наконец, рассматривая арабскую лингвистическую традицию, часто подчеркивают, что наибольшие ее достижения лежат в области лексикографии. Ее представителями был собран огромный словарный материал, представленный в различных типах словарей. Одним из основателей арабской лексикографии считается представитель басрийской школы, учитель Сибавейхи Халиль аль-Фарахиди (718–791). Словарный работой занимались и другие ученые, а наиболее известным стал словарь, составленный персом по рождению, выходцем из Шираза аль-Фирузабади (1329–1414) и названный «Камус» («Океан»), Он приобрел такую популярность, что этим словом стали впоследствии называть любой словарь. Ставя перед собой цель показать богатство своего языка, арабские лексикографы подбирали множество синонимов для своих слов (500 – для слова «меч», 1000 – для слова «верблюд» и проч.). Вместе с тем отмечалось, что далеко не всегда средневековые арабские словари соответствуют современным лексикографическим представлениям: зачастую игнорировалась диалектологическая и историческая перспектива (хотя были специальные словари устаревшей и диалектной лексики), не всегда проводилось различие между общепринятыми словами и поэтическими неологизмами некоторых отдельных авторов, не сразу утвердилась четкость и системность в самой подаче материала. Лишь после словарей аль-Джаухари и аль-Герави установился алфавитный принцип подачи материала по последней букве корня, обусловленный направленностью письма справа налево. Что касается проблемы нормы, то ею признавалось то, что зафиксировано в Коране. В случае необходимости ее дополнения (например, при отсутствии тех или иных слов или отдельных форм) грамматисты ориентировались на речь представителей наиболее «чистого» (т. е. близкого к Корану) языка, каковыми считались представители кочевых (бедуинских) племен, поскольку им меньше приходилось соприкасаться с языками других народов. Допускалось и конструирование (понимавшееся как воссоздание изначально существовавшего, но неизвестного) отдельных форм слов по аналогии, хотя и здесь, как и в античной традиции, шли споры между аналогистами и аномалистами. Существовал и компромиссный вариант, представленный у Ибн Джинна, допускавший оба способа, но отводивший речевому обиходу заслуживающих доверия информантов первенствующую роль. Что касается других языков, с которыми соприкасались арабские ученые, то хотя в той или иной степени ими могли заниматься, но подлинно достойным объектом изучения они не считались. Не было и сколько-нибудь серьезных попыток рассматривать их в сравнительном плане. Идея исторического развития языка в собственном смысле слова также осталась чужда арабской лингвистике. Считалось, что раз Коран не сотворен, а существует извечно (ведь пророк Мухаммед лишь ознакомил людей с ним), извечен и язык, на котором он написан и который не может меняться. Конечно, нельзя было не заметить, что тем не менее язык изменяется, но изменения эти (как и в других традициях) трактовались исключительно как «порча», от которой следует оберегать литературный язык. Даже Ибн Джинни, признававший, что язык создан не сразу, допускал создание новых слов, т. е. изменения в лексике, но отрицал их в грамматике. В рамках арабской традиции рассматривается и созданная во второй половине XI в. работа «богатыря тюркологии» Махмуда аль Кашгари «Диван тюркских языков». Этот многотомный труд квалифицируют как настоящую энциклопедию тюркских языков, исключительно богатую по материалу, в основу которой положено сравнение как сознательный научный принцип. Автор исходит из положения, что первоначально языки мало отличались, а само возникновение различий связанно с их историческим развитием. В труде Махмуда аль Кашгари даются сведения о грамматике и лексикологии тюркских языков, указывается на свойства морфем, отмечаются явления сингармонизма гласных и те звуковые соответствия, которые существуют между разными тюркскими диалектами. Причем чисто лингвистические сведения сопровождаются обширными данными относительно истории, фольклора, мифологии, этнографии тюркских племен. Таким образом, побуждаемый стремлением доказать равноценность родного языка с арабским Махмуд аль Кашгари фактически выступил в роли основоположника тюркологии, заявив с полным основанием: «Я писал книгу, которая не имеет себе равной. Я изложил корни с их причинами и выяснил правила, чтобы мой труд служил образцом. По каждой группе я даю основание, на котором строится слово, ибо мудрость вырастает из простых истин». Но замечательный исторический шанс создать собственную, и притом во многом опережавшую свое время тюркскую лингвистическую традицию использован не был. Труд аль Кашгари так и не послужил «образцом» для ее возникновения, поскольку оказался забытым и был открыт и опубликован в Стамбуле лишь в 1912–1915 гг.