Где сидят «оборотни в погонах». репортаж из «ментовской зоны»

После похождений майора Дениса Евсюкова, расстрелявшего из пистолета посетителей и сотрудников супермаркета “Остров”, недели не проходит без нового скандала, порочащего сотрудников правоохранительных органов. Служивых обвиняют в убийствах, изнасилованиях, разбое, избиениях, рэкете, в получении взяток, подделке доказательств, в сговоре с мафией…

После вынесения приговора все они попадают отбывать наказание в специализированные исправительные колонии “для своих”, которые в народе именуют “ментовскими зонами”.
Каково сидеть “бээсникам” — “бывшим сотрудникам”, кто многие годы носил в кармане милицейское удостоверение и казенную пушку и сам сажал преступников, узнал спецкор “МК”, побывав в ИК-3, в рязанском городке Скопине, — одной из пяти спецзон для “оборотней в погонах”.

“Светить лицом” здесь не принято

Вдоль забора с колючей проволокой цветет сирень: кремовая, палево-лиловая, светло-фиолетовая, как в ботаническом саду, разная по форме и аромату. Дорожки внутреннего дворика выложены фигурной плиткой. В бетонных чашах бьют фонтанчики. На мини-стадионе — аккуратно постриженный газон. Тренажеры куда разнообразнее тех, что стоят на спортивной площадке для работников уголовно-исполнительной системы по другую сторону “колючки”.

— Санаторий МВД, — шутит кто-то из коллег.

На территории не видно никаких выцветших на солнце транспарантов типа “Найди свою новую дорогу”, “Жизнь без труда — преступление”, которые обычно украшают “строгие” и “общие” зоны.

Оно и понятно, “ограниченный контингент” в исправительной колонии №3 содержится непростой. Все люди серьезные, “из-под погон”, бывшие милиционеры: от простых “пэпээсников”, до старших офицеров, следователи, прокуроры, судьи, таможенники, налоговики, грушники, начальники угро, опера с опытом серьезной агентурной работы.

Все они ранее охраняли порядок и занимали высокие должности, звания и посты. Теперь же они БС — “бывшие сотрудники”, зэки, одетые в черные хлопчатобумажные робы. Зона уравняла их, за исключением разве что сроков наказания и режима: общего, строгого и колонии-поселения.

— У нас можно найти практически любую статью Уголовного кодекса, — говорит начальник колонии Геннадий Баринов, поднявшийся до должности “хозяина зоны” с самых прапорских низов, пропахав с десяток лет в оперативном отделе, причем без интриг, подсиживаний и “волосатой руки” в верхах.

Сидят в “тройке” за экономические преступления, мошенничество, за “нанесение тяжких телесных повреждений”, “превышение служебных полномочий”, за убийства, изнасилования, разбойные нападения, вымогательства, получение взятки. Постояльцы из 24 регионов. Со сроками от 1,5 до 26 лет.

И если в советские времена существовала одна-единственная исправительная колония для осужденных сотрудников правоохранительных органов — в Нижнем Тагиле, теперь их пять: под Рязанью, в Иркутской и Нижегородской областях, в Печорах и в поселке Леплей в Мордовии.

На месте колонии в Скопине ранее располагался лечебно-трудовой профилакторий. “Исправляли” алкоголиков, отправляя работать на шахту №8 и завод ЖБИ. В перестроечные годы “хроников” сослали по месту прописки, а на базе ЛТП создали колонию строгого режима. В лихие 90-е служители закона стали все чаще предприимчиво, с выгодой использовать свое служебное положение. И потекли на зоны люди “из-под погон”. В сентябре 2000-го ИК-3 стала зоной для осужденных правоохранителей — “бээсников”. Ведь попав в обычную зону, пусть даже на сутки, мало кто из них имел бы шанс проснуться утром живым и здоровым... “Прикончить мента выстроилась бы очередь из зэков с заточками”, — консультировал меня в недалеком прошлом один из освободившихся зоновских долгожителей.

Среди первых постояльцев “тройки” был опытный следак, который, видя, как преступники уходили от заслуженного наказания, “от имени Российской Федерации” самолично выносил им приговор.

Отбывал наказание в ИК-3 и один из высоких чинов, по чьим учебникам учились студенты и курсанты юридических вузов. В его арсенале было также пособие “Как выжить в тюрьме”. Оказавшись за решеткой, он внес в книгу существенные поправки и дополнения.

Ныне лимит наполнения “тройки” 1200 человек. На строгом, общем режиме и колонии-поселении содержится аккурат 1200 постояльцев, свободных мест, как говорится, нет.

Я писала о многих колониях и не раз наблюдала, как зэки при встрече с журналистами по команде поворачивались к нам черными спинами и замирали по стойке “смирно”. Таковы были правила.

Здесь же постояльцы с бирками на нагрудных карманах, где указана фамилия, инициалы, номер отряда, даже не опускают глаз. А взгляд у бывших служивых, брр, броню прожжет.

Ни одного хилого, сломленного, махнувшего на себя сидельца я не встретила. Все крепкие, накачанные, в начищенных ботинках, многие в ушитых по спортивным фигурам робах.

Здесь не сидят вдоль забора на корточках, не сверкают фиксами, не режутся “в козла”, не чифирят по-черному. Ложки здесь не называют веслами, а тарелки — шленками. Здесь нет смотрящих и блатных. Неписаные тюремные законы-понятия в режимной зоне не прижились.

Когда навожу фотокамеру на осужденных, играющих в беседке в домино, все дружно отворачиваются. “Светить лицом” в “тройке” не принято. Дети и родственники многих здешних сидельцев уверены, что их отцы и близкие находятся в дальней командировке, “на спецзадании”.

“Загрузить администрацию по полной!”

Солнце отбрасывает тень от сторожевой вышки. С заднего двора доносится злобная перебранка собак. Сквозь витки колючей проволоки просвечивает купол храма святителя Николая Чудотворца. Наваждение исчезает. Понимаем: мы на зоне.

Читаем выбитый на щите распорядок дня, сродни армейскому: подъем в 6 утра, физзарядка, заправка коек, завтрак, развод на работу, рабочее время, обед, вечерняя поверка, ужин, 19.20—19.55 — воспитательные и культурно-массовые мероприятия, на личное время — еще час, в 10 вечера — отбой.

— Никаких льгот, специальных удобств и пайков для наших осужденных не предусмотрено, все регламентировано законом, — говорит полковник внутренней службы Геннадий Баринов.

Заходим в столовую, на удивление, не чувствуем запаха гнили и хлорки, который обычно не выветривается из пищеблоков колоний.

Читаем меню. На завтрак зэкам предлагается: вермишель молочная, хлеб, чай. На обед: щи, каша пшенная с мясом, хлеб. На ужин: картофель с мясом, хлеб, консервы рыбные, кисель.

Заходим в один из отрядов. В комнате выстроились вдоль стен двухъярусные железные кровати, на полках — книги и иконы, на резных тумбочках — горшки с цветами. Никаких “евронар” и “европараш”, а также отдельных номеров и перегородок, все дешево и сердито. Жилые бараки времен пугачевского восстания. Разве что стены выкрашены не в характерный для колоний ядовито-зеленый и коричневый цвета, а в оптимистичный персиковый цвет.

В прошлой жизни сидельцев были подчиненные и статус, они привыкли за собой следить, организованы, поэтому быстрее привыкают к жизни по режиму.
Понятно, что такому контингенту не крикнешь: “Кому не доходит через голову, постучимся в печень!” или “Кто считать не умеет, тому счетные палочки подгоним! Из резины…”

Службу в спецколонии работникам уголовно-исполнительной системы приходится нести как на пороховой бочке.

— Нас могут поднять по тревоге, если назревает драка, и в два часа ночи, и в пять утра, — говорит полковник внутренней службы Геннадий Баринов. — Одно время была напряженная атмосфера, когда сошлись на зоне непримиримые враги — бывшие дудаевские и масхадовские боевики, поддержавшие “газават” с бывшими омоновцами.

— Наши осужденные умны, изворотливы, “себе на уме”, за плечами почти у каждого высшее образование, а то и не одно, — продолжает Геннадий Баринов. — В глаза будут улыбаться, а что творится на душе — потемки. Простые зэки более искренние. Наши же по любому поводу строчат жалобы прокурору. Думают, надо администрацию загрузить по полной программе, пусть отписывается и нас побаивается.

— Вот ты защищен? — спрашивает начальник колонии у своего зама по воспитательной работе Виталия Иванова.

— Нет, — с готовностью отвечает тот.

— А за каждым нашим осужденным стоят родственники, прокуроры, адвокаты… Вы не представляете, сколько правозащитников здесь перебывало!

Даже за “колючкой” многие из постояльцев “тройки” продолжают подсознательно считать себя ближе к администрации колонии, чем ко многим из товарищей по заключению.

“Оперу работы в белых перчатках не сделать”

— Мы все-таки из одного окопа, — говорит 39-летний Хасан Вашаев, работавший старшим инструктором по боевой физподготовке чеченского ОМОНа. — Такое ощущение, что в нашей колонии собрана вся элита России, лучшие мозги. И опера, и адвокаты, и прокуроры — все порядочные и воспитанные люди. Все “подвешены в законах, в сыске”. Бывает, что пропадает какая-то вещь в отряде, так наши умельцы до того тщательно расследование проведут, моментально вычислят, кто украл, в какое время, при каких обстоятельствах. Появление “крысы” у нас большая редкость. Вот у меня четыре года дорогие часы лежат на тумбочке, никто их не трогает.

Хасан осужден по трем статьям: за похищение гражданина Израиля с целью получения выкупа, превышение служебных полномочий и сопротивление при задержании.

— Мое уголовное дело смотрел бывший заместитель прокурора Краснодарского края, у него 29 лет стажа, так он был в шоке: как могли меня посадить, когда не было даже заявления от потерпевшего?

Хасан говорит, что дело на него “состряпали”, 14 лет дали потому, что не признал вину. Послушаешь — в ИК-3 все сплошь жертвы “судебных ошибок”, “подстав”, “заказов”.

Бывший полковник, оперативник уголовного розыска 56-летний Андрей Аржаной, за плечами которого академия МВД, тоже считает, что дело против него сфабриковали.

— Тормознули фуру, которая подрезала нашу машину, тут же налетели сотрудники ФСБ. Фура была в разработке. Нам вменили, что мошенническим путем мы пытались завладеть контрабандным грузом, находящимся в машине. По совокупности с “превышением должностных полномочий” дали срок 6 лет. Оперу работы в белых перчатках не сделать, он всегда ходит на грани — шаг вправо, шаг влево... и ты уже “оборотень”!

— По статьям 285, 286 за “превышение служебных полномочий” можно посадить на раз, — соглашается начальник колонии Геннадий Баринов.

Радислав Демченко на воле работал в ГАИ Московской области.

В Балашихе пьяная компания, выезжая из кафе, совершила столкновение с его машиной.

— Вдобавок ко всему меня решили избить, я был вынужден применить травматический пистолет, — рассказывает Радислав. — Через три часа один из нападавших умер, я ему попал по касательной в голову. Получил 7 лет строгого режима.

Еще в “тройке” уверены, что бывшие сотрудники милиции получают за то же преступление, что совершают гражданские, гораздо больший срок.

— Я был сотрудником милиции, у меня было два так называемых подельника, — говорит Хасан Вашаев. — Мне дали 14 лет, они получили по 8 и по 9. Мне сказали: “За национальность 5 лет имеешь”. Вот такая привилегия.

После полутора лет в Бутырке с 22 кроватями на 60 человек, сна в три смены ИК-3 показалась Хасану раем. Удивило, что в “ментовской” зоне сидят осужденные за изнасилования, в том числе малолетних детей.

— Один такой мой земляк, я его не признаю, руки никогда не подам. А еще у нас есть “фашисты”, у кого полно наколок со свастикой. Как люди с нацистским мировоззрением могли работать в милиции? Что и кого они защищали?

— У вас с ними стычек не было в колонии?

— Они к чеченцам хорошо относятся, мотивируют это тем, что Гитлер к ним претензий не имел. У императора Николая II, оказывается, охрана была из чеченцев, они на Коране поклялись защищать его до конца и слово свое сдержали, все погибли, отстреливаясь от большевиков. “Фашисты” со мной здороваются, говорят: “Хайль Гитлер”, — я им в ответ: “Гитлер капут!”

“Швейка” уравняла все уставные отношения

Тюремный мир тесен. Обитатели ИК-3 встречают на зоне немало коллег и знакомых.

— Приехал — увидел, здесь “квартируют” ребята из нашего подразделения, — говорит Радислав Демченко. — На воле десять лет не могли собраться с сокурсниками, а в “тройке” встретились.

Хасан Вашаев также свиделся в ИК-3 со своим бывшим сослуживцем, получившим 8 лет за разбой.

— Отмечают на зоне День милиции, День работника прокуратуры?

— Я сам удивляюсь: казалось, человека предали, сдали свои же, кто стал неугоден начальству, а ребята службу все равно вспоминают с удовольствием. Милиционер, оперативник — это же не профессия, а образ жизни. О профессиональных праздниках вспоминают и за “колючкой”.

— И злятся, и поздравляют друг друга, — говорит Геннадий Баринов. — Бывает, приходят, спрашивают: “Почему меня по приговору лишили наград? Я же их получил в районе боевых действий — в Чечне и Ингушетии”. Что я мог ответить и тем осужденным, которые задавали вопросы: “Боевиков и военнослужащих федеральных сил амнистируют. А почему нас не освобождают?..”

Дни в колонии тягучие, как местный кисель. Каждое утро начинается “день сурка”: события прокручиваются по одному сценарию… Срок отстукивает в унылой промзоне пронумерованная швейная машинка. “Отрицаловкой” здесь и не пахнет, осужденные сами просятся на работу. При этом и в отрядах, и на производстве сидельцы поддерживают порядок собственными силами.

В ИК-3 бывшие опера, спецназовцы, прокурорские, особисты в столярке сколачивают беседки, делают тротуарную плитку и шьют спецодежду. За бывшим сержантом — затылок в затылок — сидит бывший полковник, один пришивает к куртке карманы, другой — втачивает в пройму рукава. “Швейка” уравняла все уставные отношения. Но делать монотонную работу не всем под силу.

— Я, как боевой офицер, умею нажимать на курок, он только в одну сторону стреляет. А швейная машинка туда-сюда, у меня нервы не выдерживали, — говорит Хасан Вашаев. — Пошел на прием к директору промзоны, объяснил ситуацию, меня посадили на оверлок, там строчить нужно только в одну сторону. Полегчало. 1,5 года проработал — и меня перевели в медицинскую часть, теперь совмещаю должности завхоза и санитара. Помогаю переносить больных. Здоровье есть, дух есть, страх потерял в Чечне.

“Я здесь прозрел”

На зоне, как на подводной лодке, спрятаться негде. Недостаток пространства в тюрьме возмещается избытком времени. Здесь я не услышала обычную зэковскую присказку: “У нас — как на Марсе. Следы есть, а жизни никакой”. Почти все постояльцы ИК-3 занимаются самообразованием и спортом.

— Рукопашным боем в колонии заниматься нельзя, мы упор делаем на культуризм, бегаем по утрам по 7 километров, — говорит Хасан.

Бывший старший оперуполномоченный уголовного розыска 35-летний Владимир Бадунов нашел утешение в вере.

— У меня срок — 12 лет строгого режима, в колонии пятый год. Осужден за то, что своему негласному агенту, не имея на то разрешения, выдал наркотики. Потом мне еще многое что приписали. Слава богу, что все это произошло. Я здесь прозрел, стал старостой православной общины, ставлю свечи за здравие друзей и врагов моих. На исповедь у нас собирается по 35 человек. Здесь же, в храме святителя Николая Чудотворца, я в 2007 году венчался со своей женой Еленой. Господь Бог даровал нам сына Ивана.

Самых примерных, передовиков производства, психологически изученных, могут из колонии отпустить в отпуск домой. Таких счастливчиков — по 30 человек в год.

— Мне тоже еще бывший начальник зоны Головин предлагал: “Поедешь в отпуск?”, — рассказывает Хасан Вашаев. — Я ему честно сказал: “Я два раза из армии в отпуск домой приезжал, ехать обратно не хотел. Мне еще 12 лет сидеть. Если сейчас поеду на родину, “за колючку” больше не вернусь!”

Хасана ждет дома жена Зема и три дочери: Зама, что означает “время”, Зарина — “восход солнца”, Икамат — “призыв к молитве”. Самой младшей только исполнилось шесть месяцев. Она была зачата в одной из комнат, предназначенных для длительных свиданий.

Недавно у бывшего омоновца Вашаева был день рождения. Друзья — сплошь полковники — скинулись и подарили имениннику игрушечный джип “Мерседес-Гелендваген”, которым можно управлять с помощью пульта дистанционного управления.

— Вперед-назад ездит, повороты делает, — радуется как ребенок сиделец. — Потом с тортом и двумя бутылками кваса посидели с ребятами, отметили по-хорошему.

Для праздничных, безалкогольных застолий на территории колонии есть небольшое кафе. Барменом при нем состоит бывший юрист первого класса Павел Бабьяк, осужденный за убийство по статье 105. Здесь же можно посмотреть на видеоплеере любимый фильм. Неизменно популярностью пользуются старые комедии, фантастика, а вот детективы сидельцы, снятые, по их мнению, сплошь дилетантами, не жалуют. Для каждого из них судьба написала свой детективный сюжет.

Радостей в колонии немного. Одна из них — отовариться в местном магазине. Ассортимент и цены продуктового ларька за колючей проволокой мало чем уступают столичным супермаркетам.

— Заказываем разрешенные продукты по заявкам осужденных, — говорит бывший оперуполномоченный Николай, осужденный за “покушение на убийство” и единственный, кто признался в совершении преступления. — Большим спросом пользуется чай, кофе, тушенка и сладкое: печенье, пряники, конфеты, мороженое.
На полках я не приметила дешевых сигарет типа “Примы”, “Явы”, “Ту-134”, сплошь — Parliament, Marlboro, Winston.

Бухгалтерия ведется на компьютере, сумма покупки списывается с лицевого счета сидельца.

— У наших осужденных не потеряны социальные связи, — говорит начальник колонии Геннадий Баринов. — У многих есть родственники в погонах, почти всех навещают матери и жены. Этим же объясняется и очень скромный процент рецидива. Второй раз к нам возвращаются редко.

50% сидельцев освобождается из колонии условно-досрочно, 50% — по окончании срока. Чтобы выйти из зоны досрочно, необходимо на выездной сессии суда признать свою вину. И чем ближе УДО — тем меньше “отказников” и больше раскаявшихся.

Многие после освобождения хотели бы вернуться работать в “органы”. Но путь им туда заказан, поэтому оседают бывшие обитатели скопинской колонии в основном в различных юридических конторах.

Хасан Вашаев уверяет, что его ждут не дождутся в отряде особого назначения: “У нас в Чечне — судимый, не судимый — не имеет никакого значения. У нас главный враг — ваххабизм, его надо истребить в корне”.

— Я помню подполковника из Ростова, после освобождения он добился реабилитации, вышел на прежнюю работу, надел погоны, а через неделю ушел, — подводит итог начальник колонии Геннадий Баринов. — Для него это был вопрос чести. Служить в системе, которая “сдала его”, он не хотел. Слишком велико было разочарование.

В РОССИИ есть всего три места, где за колючей проволокой в робе арестанта мотают срок бывшие... милиционеры, судьи, прокуроры и даже сотрудники спецслужб. Одно из них - в Иркутске. Вчерашние стражи порядка сидят здесь за тяжкие и особо тяжкие преступления.

Иркутская "тройка" - нетипичная производственная зона. На площади 10 га фактически сосуществуют три разных учреждения: строгого режима, общего и колония-поселение. В сущности, это недопустимо.

Но расти зоне некуда - она в кольце жилого массива.

Никаких специальных удобств и пайков для "бывших" правоохранителей не предусмотрено. 1300 зеков занимают жизненное пространство, рассчитанное на 800 человек. Поначалу корреспондента "АиФ" приняли за прокурора. И потянулись с челобитными. Так проявилось первое отличие "ментовской" зоны - здешний говор понятен гражданским лицам. Блатной фени меньше, чем в других местах. Но, пожалуй, главная особенность

"тройки" - очень скромный процент рецидива. Начальник отдела безопасности ИТУ Михайлюк за три года помнит лишь пять таких случаев. "Народ в общем-то законопослушный и исполнительный. И грамотный - жалобы писать умеет". Это вполне объяснимо: судят бывших сотрудников со всей строгостью. Против гражданских менты по тем же статьям зачастую сидят раза в два дольше. В былые времена служителей Фемиды и прокуроров на зоне было больше. Сейчас они встречаются

реже. Сотрудники ИТУ пожимают плечами: вряд ли судьи стали честнее. Самый многочисленный отряд осужденных представлен гаишниками. Вслед за ними идут разночинные сотрудники отделов милиции и РУВД за превышение служебных полномочий. Попадали на зону и разведчики, осужденные по статье - за шпионаж.

КОРОЛИ И "ПЕТУХИ"

ЖЕСТКОЙ иерархии на ментовской зоне нет. Уважения больше к тем, у кого срок больше. В отличие от "черных", то есть обыкновенных зон, здесь реже "опускают" за непопулярные статьи. Например, за изнасилование. "Опущенным" выделяется самое неудобное место, обычно в центре барака. Как и везде, они лишены права свободного общения с другими обитателями зоны: даже среди бывших милиционеров есть люди, которые стремятся выполнять классические воровские законы

и подбивают честных "фраеров" следовать их примеру.

Фаворитами тюремного сообщества обычно становятся адвокаты. Они помогают товарищам по несчастью грамотно оформить жалобу. Не жалуют гаишников и судей. Прокуроров игнорируют. Роль "крутых" пытаются сыграть бойцы спецназа. Однажды зарвавшийся бывший спецназовец ударил сотрудника ИТУ кулаком по лицу. Такого еще не было в истории зоны. Против драчуна возбудили уголовное дело. Тюремные кланы здесь распадаются

на землячества из 5-6 человек. Каждое образует свой микрообщак. Так легче выжить. На "строгаче" порядки жестче. Там "перевоспитываются" 160 человек. Многим из них светил "вышак". Спас новый Уголовный кодекс. Самый убойный срок - 25 лет - у майора милиции из Омска, который вместе с приятелем приехал в Москву наниматься в киллеры. По дороге их тормознул дорожный патруль. Горе-киллеры даже не попытались договориться со своими, открыли огонь на поражение.

"ДОСКА ПОЧЕТА"

САМОЙ крупной фигурой, отбывавшей на зоне срок, был председатель Совмина Узбекистана Худайбердыев по знаменитому хлопковому делу Гдляна - Иванова. Из соседнего Казахстана на обучение столярным работам направили помощника первого секретаря ЦК Бекижанова. А самым предприимчивым из высокопоставленного персонала стал начальник уголовного розыска из Днепропетровска некто Полянский. Сразу после освобождения он основал в Иркутске благотворительный фонд.

И, говорят, неплохо живет. Побег из зоны - всегда ЧП. Так было с Джабраиловым, ставшим впоследствии личным охранником Джохара Дудаева. Джабраилов прославился своими способностями точно метать нож с большого расстояния. Он не раз демонстрировал это на швабрах, расщепляя черенки. Бежать ему помог бесконвойник. На пустых лотках хлебовозки Джабраилов выехал из зоны. Сразу же после его побега при загадочных обстоятельствах погиб начальник караула. Следствие,

как старый паровоз, загнали в тупик.

Другой, не столь драматичный случай произошел тремя годами раньше - в 1992 г. Бежал осужденный на 15 лет. Воспользовался лесовозом. Почти год скрывался в сибирской тайге. Через год на подступах к городу его задержали одичавшего и осунувшегося. Теперь наученные горьким опытом сотрудники ИТУ пытаются предовратить саму возможность побега. Потенциальных бегунов берут на заметку. Через каждый час "подозреваемый" отмечается

у дежурного. Также нужен глаз за конвоем. В былые времена редко какой наряд обходился без алкогольных напитков.

ШИЗО И РЕПИН

ШТРАФНОЙ изолятор в два этажа гостеприимно распахивает свои металлические двери для хулиганов и дебоширов. В этот раз его обитателями были почти два десятка зеков. Кроме ШИЗО в арестном доме есть еще ПКТ - помещения камерного типа. В них штрафников могут прописать надолго - до шести месяцев. Всем без исключения арестантам положен свежий воздух. "Шизоидам" дают 30 мин., "пэкатэшникам" - 45.

В одной из камер предметом гордости служит настенная живопись.

Судя по изящным линиям нарисованных дам, здесь сидели эстеты. Один из обитателей сказал: "Мы здесь все художники. Я, например, Репин". Не соврал. На двери действительно была табличка "Репин".

Зоны для «бывших сотрудников» стоят особняком в условном каталоге мест лишения свободы. В них не действуют принятые в уголовной среде воровские понятия , что в некоторых моментах осложняет общение между людьми в условиях зоны.

Зеки, условно отнесенные к категории бывших сотрудников (БС), придерживаются лишь некоторых понятий (нельзя красть у заключенных — за это могут навечно «отделить», подробности см. ниже); всегда отвечать за сказанное; не интересоваться у других, за что они сидят; не пользоваться тем, что упало на пол в туалете (нужно поднять и демонстративно выкинуть); нельзя бр ать что-либо, касаться, общаться с т.н. «отделенными» — осужденными, занимающимися уборкой туалетов, а также садиться на их стулья и кровати. Как и везде, «отделенные» не могут принимать пищу за одним столом с другими осужденными. Кроме того, осужденного, которого за некоторые провинности (стукачество – донос администрации на таких же осужденных, после которого наступили негативные последствия, воровство у своих, интриги, то есть сталкивание групп заключенных путем доведения недостоверных данных и т.д.) обольют мочой, автоматически становится «отделенным».

В остальном все отношения выстраиваются между осужденными в рамках общепринятых норм общения.

Особенностью зон для БС является их т.н. окраска – красный цвет , т.е. колонии на 100 % контролируют представители администрации, в том числе посредством привлечения осужденных из числа актив истов, т.е. лояльно настроенных зеков, сотрудничающих с руководством и рядовыми сотрудниками колонии. В других зонах эта категория называется «козлы» и не пользуется уважением, в отличие от колони для бывших сотрудников, где «козлы» единственные, кто имеет авторитет среди основной массы осужденных. «Козлы» — это дневальные отрядов (следят за дисциплиной и порядком в бараках, осуществляют провод осужденных по территории лагеря), завхозы отрядов – старшие дневальные (осужденные, которые обеспечивают нормальное функционирование группы зеков, проживающих в одном бараке, следят за соблюдением распорядка дня, дисциплины, пресекают и стараются не допускать конфликтных ситуаций между заключенными).

«Козлы» имеют ряд льгот по сравнению с обычными заключенными. Они практически на равных могут разговаривать с сотрудниками, на мелкие нарушения УИК с их стороны администрация закрывает глаза, разрешаются некоторые элементы гражданской одежды и т.д. Взамен сотрудники нередко руками «козлов» оказывают давление на осужденных путем силового воздействия, принуждая либо оказать финансовую помощь колонии, либо отказаться от обращений в ОНК и прокуратуру.

Очень важным аспектом является то, что оперативный отдел в БСных колониях располагает обширными возможностями по получению информации через разветвленную агентурную сеть, созданную из осужденных. Наличие подобных масштабов агентурного аппарата привело к поголовному стукачеству. Здесь нельзя ничего говорить даже людям, с которыми близко общаешься, поскольку они могут донести информацию до оперсостава ФСИН. Это может быть и информация по уголовному делу, например, по ранее неизвестным следствию эпизодам, которую могут использовать во вред осужденному.

Обычному осужденному следует строго следить за соблюдением распорядка дня (не пропускать походы в столовую, не выносить еду из столовой, не лежать на кровати после подъема и до отбоя, бриться и своевременно стричься, стирать робу, чистить обувь, не ходить самостоятельно при отсутствии пропуска по территории зоны, не брать и не передавать в присутствии сотрудников что-либо от других осужденных и не признавать потом факт передачи, не расстегивать воротник робы, не выходить на улицу без обуви и без головного убора, следить за своим внешним видом, не использовать жаргонных слов (барак, шконка и т.п.), всегда смотреть по сторонам и своевременно — громко и каждый раз — здороваться с проходящим мимо сотрудником, ни в коем случае не вступать в затяжной диалог с сотрудником или перепалку, пытаясь доказать свою правоту, даже при наличии явных противоправных с его стороны действий. Самая лучшая позиция – виноват, исправлюсь — тогда есть шанс, что сотрудник просто вынесет устное предупреждение. В противном случае будет акт о нарушении и помещение ШИЗО по любым обоснованием (не поздоровался, ругался матом) со всеми правовыми последствиями и невозможностью УДО. Одновременно осужденного отводят в специальное помещение возле дежурной части, где ставят на длительный срок на т.н. растяжку. Ноги ставятся максимально шире плеч, на некотором удалении от стены, упор головой в стену лицом вниз, упор принимается на поднятые вверх руки, костяшками к стене. Зачастую после такого стояния человека могут сразу без дисциплинарной комиссии водворить в ШИЗО – используя право дежурного. В ШИЗО, в свою очередь, сотрудник может избить заключенного, оформив при этом побои как результат нанесения себе членовредительства. После этого осужденного ставят в оперотделе на профучет как лицо, склонное к суициду (на личном деле и прикроватной бирке рисуется полоса, так же делается с карточками лиц, склонных к побегам и нападениям на сотрудников администрации). Заключенным с такой полосой запрещено работать в ночное время, их кровати располагают возле выхода у всех на виду и т.д.

Особое внимание в ряде БСных колоний уделяется вопросам организации телефонной связи с внешним миром. Важно не пытаться вновь прибывшему зеку пытаться заполучить сотовый телефон. Есть зоны, где наличие мобильного телефона — самое серьезное нарушение режима наравне с побегом. Только за попытку организовать процесс проноса в лагерь — или тем более за использование телефона — в зоне можно сразу же отправиться в ШИЗО и затем в СУС (барак со строгим условием содержания). Осужденному как злостному нарушителю порядка меняют режим наказания. При освобождении осужденного, раннее помещенного в СУС, он автоматически попадает под административный надзор с полным перечнем ограничений. Есть зоны, где администрация чуть более лояльна к вопросам мобильной связи (от режима ИК это не зависит). Поэтому перед началом каких-либо действий по поиску мобильного, надо обязательно установить отношение к сотовым у сотрудников.

В зонах, где строго запрещены телефоны, имеется вполне адекватная альтернатива- стационарные телефоны платной связи (IP). Минус этого вида связи – она односторонняя. Кроме того, телефоны размещены таким образом, чтобы дневальный, на 100 % сотрудничающий с операми, мог слышать, о чем говорят зеки. У дневального есть прямая связь по внутреннему телефону с дежурной частью и при получении значимой информации он сразу же позвонит сотрудникам. Например, осужденный говорит адвокату о каких-либо нарушениях в ИК и просит обратиться в прокуратуру, или осужденный жалуется в ОНК и просит его посетить.

Для ведения переговоров осужденный должен написать заявление, где указывается, с кем он будет говорить, номер телефона абонентов, город. Заявление пишется еженедельно. Соответственно, опера располагают сведениями о всех лицах, с которыми поддерживает отношения осужденный. Если осужденные пишут «левые» номера в заявлениях, опера периодически берут биллинговую информацию с этих телефонов, установленных в зоне, и при несоответствиях просто отключают связь.

Для ведения телефонных переговоров осужденному администрация выдает индивидуальные номера счетов оператора IP-телефонии. Данную информацию и используют при ведении вышеприведенного анализа.

Что касается организации питания , то здесь подход один: есть в лагере только баланду – потерять здоровье. Выход – получение с воли посылок и передач. Их число ограничено, однако можно их получать на людей, которым никто не шлет ничего — в обмен на вознаграждение (сигареты или деньги на счет телефона, продукты). Можно продукты покупать и в магазине ИК, однако, это очень дорого (цены здесь выше, чем на воле, в 2-3 раза). При этом ассортимент продуктов минимален, прискорбно и их качество. Вместе с тем, нередко магазин ИК — это единственный источник свежих овощей, фруктов, молочной продукции, мясных консервов и т.п.).

Целесообразно объединяться в небольшие группы по 2-3 человека для организации питания вне столовой (т.н. «семейки»). Плюсом является то, что когда заканчиваются продукты, полученные одним членом группы, посылку с едой получает другой, поэтому в «семейке» реже бывают сложности с питанием. Часто в группе есть осужденный, занимающийся приготовлением еды, что очень удобно с практической точки зрения. Перед тем как родственникам начать собирать посылки или передачи, следует ВНИМАТЕЛЬНО изучить список запрещенных продуктов. Кроме того, есть перечень продуктов, которые запрещены сезонно.

В любой колонии при организации передач следует иметь ввиду, что везде есть специальные люди, чей маленький бизнес строится именно на этом. Они передают передачи. Они знают все требования колонии, оптимальный перечень продуктов и вещей, которые наиболее необходимы. Им родственники перечисляют деньги, после чего формируется передача и заносится в зону. Не стоит сразу обращаться к первому попавшемуся поставщику. Нужно опросить давно сидящих зеков и установить, кто не задирает цены, не обвешивает, кладет все запрошенные наименования и т.д. И потом передать контакт такого человека родственникам.

Особняком в лагерной иерархии стоят больные . Это те осужденные, которые по медицинским показателям могут отбывать наказание в обычных колониях, а не в ЛИУ (лечебное исправительное учреждение). Осужденные из числа больных ВИЧ, скрытой формой туберкулеза, сахарным диабетом обеспечиваются питанием по т.н. норме «7б». Таким заключенным положено масло, яйца, молоко и творог. На этом отличия в их питании от остальных зеков заканчиваются.

Некоторые осужденные за денежное вознаграждение сотруднику поликлиники получают статус «ВИЧ» для того, чтобы получать дополнительный паёк. Все ВИЧ-инфицированные находятся на строгом учете в т.н. «нарядке», где осужденные, выполняющие обязанности сотрудников ИК, вносят эти сведения в компьютерную базу данных и в верхней части личной карточки делают надпись красной пастой – «ВИЧ».

ВИЧ-инфицированные содержатся вместе со всеми в жилых помещениях отрядов, пользуются той же многоразовой посудой в столовой, что и остальные. Об их статусе другим осужденным не известно.

Ряду заключенных врачом местной поликлиники дается разрешение не присутствовать на утренней и вечерней проверке. Аналогичные разрешения могут даваться заболевшим гриппом или ОРВИ, вместе с освобождением от работ. Однако остальные режимные мероприятия, предусмотренные УИК, обязаны посещать все категории заключенных. Наличие 1 группы инвалидности, отсутствие обеих ног, частичный паралич тела, не позволяющий самостоятельно передвигаться, не являются уважительной причиной пропустить прием пищи в столовой, расположенной зачастую достаточно далеко от здания отряда. Таких осужденных могут переносить из жалости другие арестанты. Если же инвалид пропустит прием пищи, на него сотрудник колонии составит акт и его поместят в ШИЗО, несмотря на то, что эту категорию нельзя подвергать наказанию подобным образом.

Серьезно больных (открытая форма туберкулеза) отправляют в больницы при других колониях (например ОБ при ИК-2 г. Екатеринбург). Больница обустроена по принципу СИЗО . Камеры превращены в палаты. На дверях решетки. Выводят из камер только на прогулку. В палатах содержатся вместе и больные с ВИЧ, и с открытой формой туберкулеза. Какого-либо полноценного лечения заключенные там не получают. Формально они отбывают там какой-то положенный срок, за который должны излечиться, после чего их этапируют обратно в колонии.

Осужденный может заказать лекарства с воли, через передачу или посылку. На т.н. «посылочной» сотрудник отдела безопасности ИК передаст их на хранение в поликлинику ИУ. Далее, по назначению врача, осужденный может их часть получить на руки.

Отдельно от всех в иерархии БСных камер и лагерей стоят осужденные мусульманского вероисповедания. Еще в СИЗО они объединяются в общины («джамааты») и держатся особняком, делая намаз и выполняя другие ритуалы, согласно религиозным канонам ислама. Основу общины составляют выходцы из северокавказских республик — чеченцы, дагестанцы, кабардинцы и т.д. Однако, в общину мусульман охотно зачисляют заключенных, не принимая в расчет их национальность и статью уголовного дела. Более того, в общину могут принять даже «отделенного». После принятия в «джамаат» другие «братья» начинают оказывать ему покровительство и дают защиту. Зачастую осужденные, которые опасаются репрессий от сокамерников за совершенные ими на свободе преступления (изнасилование несовершеннолетних, развратные действия с ними и т.п.) сразу же присягают исламской общине и принимают ислам. Для этого нужно в присутствии «братьев» произнести «шахаду»- свидетельство о вере в Аллаха и посланническую миссию пророка Мухаммеда (Āшхаду’ ан лā илāха илла Ллāху ва а́шхаду а́нна Мух̣а́ммадан Расȳлу-Ллāхи). Дословно- «я заявляю, что нет бога, кроме Аллаха и Мухаммед его пророк». В «джамаатах» действует коллективный принцип защиты – все за одного.

Кроме принятия норм ислама, вновь обращенный (т.н. «неофит») зачастую подвергается психологической обработке. Бывает, что ему прививаются радикальные религиозные взгляды, нормы Корана трактуются в соответствии с концепцией международных террористических организаций, запрещенных в России и многих странах мира («Имарат Кавказ», «Аль-Каида», «ИГИЛ»). По сути, происходит вовлечение заключенных в экстремистскую деятельность, которая имеет продолжение после освобождения и зачастую переходит в терроризм. В среде БС это стало возможным по причине превалирования заключенных, не имеющих в прошлом прямого отношения к правоохранительным органам и не понимающих пагубного влияния вербовщиков террористических организаций, организующих свою деструктивную работу с позиции тюрем.

Сотрудники СИЗО зачастую боятся членов исламской общины и не заходят в их камеры, ограничиваясь во время утренних и вечерних проверок открыванием двери. С учетом того, что значительная часть «джамаатов» – это члены незаконных вооруженных формирований их пособники, привлеченные к ответственности по особо тяжким статьям УК РФ (ст. ст. 205, 208, 209), двери оборудованы ограничителями в виде толстых цепей, не позволяющих полностью их открыть.

В некоторых СИЗО авторитет старшего среди мусульман («эмира») настолько велик, что «смотрящим» за централом является он, а не представитель воровского сообщества (например, СИЗО № 1 г. Нальчик КРБ). Смотрящим за этим изолятором в 2014 году был активный участник вооружённого нападения ваххабитов 13 - 14 октября 2005 года на силовые структуры в городе Нальчике.

При этапировании члена «джамаата» в колонию, связь с остальными «братьями» продолжает поддерживаться посредством телефонной связи. По прибытии в ИК происходит его вливание в новую общину. Неформальные лидеры общины – нередко это старший дневальный отряда (завхоз), по согласованию с сотрудниками ФСИН, организует перевод вновь прибывших мусульман в свой отряд, тем самым усиливая свое влияние и роль «джаммата» в колонии (например, в ИК-13 УФСИН РФ по Свердловской области это отряд № 13).

В колониях организованы мечети (молельные комнаты), в которых под формальным контролем администрации ИК собираются мусульмане. Старший мечети назначается руководством колонии из числа осужденных (обычно из чеченцев, татар, дагестанцев). В обычные дни намаз проводится прямо в спальных помещениях отрядов в независимости от того, какое режимное мероприятие должно проходить по распорядку дня. Сотрудники ИК обычно закрывают на эти нарушения глаза, чтобы не провоцировать массовые беспорядки. Особого отношения к другим религиям в ИК обычно не бывает.

На территории Российской Федерации на сегодняшний день функционирует около пятисот исправительных колоний. Но учреждение под названием ИК-13 в Нижнем Тагиле - единственное в своем роде. Эта колония создана специально для тех, кто в свое время сам отправлял людей по этапу. В народе ее называют "ментовской зоной". Здесь отбывают наказание бывшие милиционеры-полицейские, сотрудники ФСБ, ФСИН, следователи прокуратуры и прочие бывшие "стражи порядка". Здесь царит особая атмосфера, имеются свои нравы и особенности.

Современные реалии таковы, что сотрудника правоохранительных органов посадить в наше время не так-то просто. Проштрафившихся обычно заставляют писать заявление об увольнении по собственному желанию. Сидят в основном неугодные начальству, либо люди, чьи поступки вылились в резонансные дела. Поэтому здешние "сидельцы" отбывают наказание по статье "превышение служебных полномочий". Большинство из них отправляется в обычные "зоны", но за хорошее поведение их могут перевести сюда.

Это своеобразная база, где люди, нарушавшие чужие права, быстро учатся сражаться за свои. Причем делают это с удвоенной энергией. Если в обычных "зонах" жаловаться начальству не принято, то здесь все наоборот. Если ты не пишешь жалоб, значит сломался. Многие заключенные с таким энтузиазмом строчат петиции в различные инстанции, что их поток кажется нескончаемым. В среднем обитатели небольшой колонии могут написать до 70 писем в сутки. Большая часть - кассационные жалобы, для того, чтобы их приговор был пересмотрен. Жалобы рассылают в прокуратуры, либо в суды высших инстанций. Администрация колонии обязана отправлять корреспонденцию, поэтому поток писем не иссякает.

Но бюрократическая машина России безжалостна. И большинство обитателей колонии только ведут бесконечную переписку. Некоторые зэки умудрились собрать по несколько коробок корреспонденции. Как рассказывает начальник колонии, один осужденный заболел и был отправлен в стационар в другую колонию. Условия содержания там ему пришлись не по вкусу, и он начал писать жалобы во все инстанции, чем парализовал работу учреждения.

Георгий - настоящая легенда данного учреждения. Бывший начальник отдела по борьбе с экстремизмом из Астрахани попал сюда несколько лет назад. Перед этим он три года отсидел в Мордовии, но с тамошним начальством общего языка так и не нашел. Как цивилизованный человек, он начал бороться с системой по закону. Пока не дошел до Европейского суда по правам человека. Поэтому от активиста решили избавиться. И отправили его в ИК-13, где он смог в полной мере реализовать свой талант и продолжить борьбу с несправедливостью. Стоит отметить, что за решётку он попал не просто так. Борец с экстремизмом оказался неугодным местным властям. Если раньше такие вопросы решались по принципу "Нет человека - нет проблемы", то сейчас методы слегка изменились. Людей теперь не убивают, а сажают. Фабриковать дела у нас умеют мастерски.

Было оперативно придумана легенда о подготовке покушения на местного чиновника, во главе которого стоял Георгий. Суд был скор на расправу. Опирались на показания одного человека, который много лет состоял на учете в психиатрическом диспансере с диагнозом шизофрения. Комиссия же наличие заболевания не подтвердила, поэтому федерал получил срок. Кассация ничего не дала, поскольку к делу приложили руки высокопоставленные чиновники. С этого момента Георгий стал изучать законы, искать возможные проколы своих злопыхателей. И нашел. Но к этому времени он провёл в местах не столь отдаленных уже несколько лет. Российские следственные комитеты за дело не брались, потому что знали, что если вскроются обстоятельства, то грянет большой скандал. И мужчина обратился за помощью в Европейский суд.

За годы мытарств он стал настоящим знатоком современной юриспруденции. И вскоре читал сокамерникам лекции о том, как правильно составлять петиции, жалобы и прочие официальные документы.

Но не все местные обитатели имеют такую историю. Бывшие милиционеры, как утверждают, самые трудные заключенные. Они ломаются практически сразу. Законов никто не знает. Быстро превращаются в обычных зэков и коротают время за нардами, картами и телевизором. Но попадаются и те, кто с охотой расширяют свой кругозор, изучают историю государства, кино, ударяются в религию. Есть при колонии и библиотека, но спросом в основном пользуются детективы, приключения и фантастика. Под руководством таких активистов, как Георгий, выпускают стенгазету.

Георгий поделился своей мыслью: "Есть предположение, что сотрудники милиции законами не интересуются до тех пор, пока не попадут в колонию. Поэтому идеальный мент - отсидевший. Здесь люди кардинально меняются. Был милиционер господином на рынке. А тут попал в противоположные условия. Многие ломаются. Остальные становятся лучше".

Но людей, имевших срок, в органы не принимают. Поэтому на практике проверить теорию не представляется возможным. Так и живут. От письма до письма. Многие по десять лет. Люди, которые успешно занимаются юридической практикой в заключении, могут рассчитывать на то, что по выходу им предложат приличные должности на воле. Так, бывший прокурор из ИК-13 стал помощником адвоката. Экс-следователя пригласили на пост преподавателя в один из вузов. Но таких – единицы. Многие заканчивают гораздо прозаичнее.

Да, эта колония – исключение из правил. А правила в отечественных тюрьмах очень жесткие. Нынешняя реформа исправительной системы готовит сокращение подобных заведений. Что станет с этим местом – вопрос.