Eвангельские проповеди. Смотреть что такое "святость" в других словарях

(Holiness). По преимуществу религиозный термин. Религия и святость всегда взаимосвязаны. Любая религия зиждется на нуминозном, на ужасающей тайне ("mysterium tremendum ", Р. Отто), на чем-то сверхъестественно непостижимом и грозном. Все это объединяется в понятии " святость". Святость во множестве своих форм и проявлений составляет самую сердцевину веры и религиозного опыта.

В ВЗ. В ВЗ о святости говорится в первую очередь применительно к Богу, напр.: "...святГосподь..." (Пс98:9). Святость имеет отношение к божественной сущности; она не столько атрибут Бога, сколько сама основа Его бытия. "...Свят, свят, свят Господь Саваоф!.." (Ис 6:3) Бог трижды свят, нет выше этой святости, т.о., святость присутствует во всем, что говорится о Боге.

Впервые появляясь в ВЗ (Исх 3:5), слово "святой" означает "божественный", "священный". "Не подходи сюда, воззвал Господь к Моисею из горящего куста, сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая". Бог неприступен и недосягаем в своей святости. Только поеле этой встречи Моисею открывает ся имя Бога (Яхве) Того, Кто пошлет Израилю благодатное избавление от египетского рабства. Господь, прежде всего, святой Бог. На горе Синай, после этого избавления и перед заключением завета, Бог снова являет свою святость: "...Господь сошел на нее в огне... и вся гора сильно колебалась" (Исх 19:18). Израильтянам не дозволено подходить к горе, "чтобы [Он] не поразил их" (Исх 19:24). В этом ярком эпизоде библейской истории весь Израиль, как прежде Моисей, предстоит перед Божьей святостью.

Святой Бог это Бог великий и грозный. Он "величествен святостию" (Исх 15:11), и само Его существо внушает благоговение и страх. Иаков, увидев Бога во сне, просыпается с восклицанием: " как страшно сие место! это не иное что, как дом Божий, это врата небесные" (Быт 28:17). Перед лицом величия и святости Бога мы испытываем в первую очередь благоговение, трепет, даже ужас. Так, псалмопевец провозглашает: "Поклонитесь Господу во благолепии святыни. Трепещи пред лицем Его, вся земля!" (Пс 95:9). Одно Его присутствие побуждает нас поклониться Ему, вызывая в нас страх и трепет.

Святость, к-ром е того, означает отделенность, отдельность, отличность Бога от Его творения. Евр. слово qados ("святой") в своем изначальном значении подразумевает нечто отделенное или удаленное. Природа Бога совершенно иная, чем природа мира и человека: "...Я Бог, а не человек; среди тебя Святый..." (Ос 11:9). Эта отдельность и отличность указывает, прежде всего, на саму Его божественную сущность. Бог Израиля (в отличие от многих других религий) не может быть отождествлен с чемлибо тварным. К-ром е того, эта отдельность означает, что Бог совершенно непричастен ко всему обыденному и мелкому, нечистому или злому.

Поэтому святость в применении к Богу указывает на Его абсолютное моральное совершенство. Его святость проявление абсолютной праведности и чистоты. Святой Бог явит святость свою в правде (Ис 5:16). Очи Его слишком чисты, чтобы равнодушно смотреть на злодеяния (Авв 1:13). Этот моральный, или этический, аспект божественной святости приобретает все большее значение в свидетельстве ВЗ.

Все, что соотносится с Богом, так же свято. Выражение "священное собрание", к-рое мы встречаем в ВЗ (Исх 12:16), дает нам пример такого значения. Речь идет о собрании, созванном Богом, дабы отпраздновать то, что Он "проходит мимо" Израиля (Исх 12:13). Суббота, установленная Господом, называется "святойсубботой" (Исх 16:23); небеса над головой "святые небеса" (Пс 19:7); Бог восседает на "святом престоле" (Пс 46:9); Сион гора Божья, "святая гора" (Пс 2:6). Имя Бога особенно свято, его нельзя произносить всуе (Исх 20:7; Втор 5:11).

Соответственно, народ Божий, избранный Им народ, тоже называется святым: "...ты народ святый у Господа, Бога твоего; тебя избрал Господь, Бог твой... из всех народов, которые на земле" (Втор 7:6). Народ Израиля отделен от других, его отделил Бог, и потому он свят, прежде всего, не в силу какихто достоинств, а в силу самой своей отдельности. Но Израиль тоже призван к святости, призван быть освященным народом: "...Я Господь, Бог ваш: освящайтесь и будьте святы, ибо Я свят..." (Лев 11:44). Итак, "святость" применительно к народу Божьему содержит и отрицательное значение "отдельности", и положительное "освященности". В конечном счете печать святости это печать завета между Богом и Его народом.

Все, что связано с религиозным культом (богослужением, приношением и т. п.), тоже считается святым. Бывают святые дни (помимо святой субботы), святые предметы культа, святой елей, освященные плоды первого уроЖЙЯ. Требование ритуального очищения и ритуальной чистоты предъявляется ко всем, кто принимает участие в культовых действах, к священникам, совершающим богослужение, ко всему собранию. Условием святости (напр., в Лев 11:14) может быть даже отказ от нечистой пищи. Мы видим, т.о., что в ВЗ особенно подчеркивается ритуальная святость.

Однако нельзя не отметить и возрастающее внимание к моральному, или этическому, аспекту святости. Главным в день искупления должно стать внутреннее очищение человека: "...в сей день очищают вас... от всех грехов ваших... пред лицем Господним" (Лев 16:30). И во многих других местах ВЗ говорится об этой необходимости. Напр., на вопрос: "...кто станет на святом месте Его?" дается ответ: "Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто..." (Пс 23:34). Святость Бога в ВЗ все больше и больше осмысливается в категориях морали; то же самое можно сказать и о святости народа Божьего.

В НЗ. НЗ подтверждает то, что говорилось о святости выше. В нем много сказано о Божьей благодати и любви, но и святости Бога попрежнему уделяется большое внимание. Бог любви называется Святым Отцом (Ин 1411), Иисус Христос Святым Божьим (Мк 1:24; Ин 6:69), и Дух Божий Св. Духом. В Евангелии раскрывается троичность Бога, и потому в.з. "свят Господь" обретает здесь еще большую силу. Отмеченные выше аспекты святости освященность, величие, способное внушать благоговейный ужас, отдельность и совершенство присутствуют и в свидетельстве НЗ. Народ Божий также призван к святости: "будьте святы, потому что Я свят" (1 Пет 1:16).

Однако НЗ ставит во главу угла этический аспект святости. Так, святость народа Божьего уже не определяется только как внешняя святость (или богоизбранность), выражающая себя попреимуществу в ритуале, но все более как святость внутренняя, заповеданная Богом своему народу. Самым главным тут надо признать свидетельство о самом Христе, Святом Божьем, Который, будучи и Сыном Человеческим, прожил свою жизнь в абсолютной святости, праведности и чистоте. "Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его" (1 Пет 2:22). Как следствие Его искупительной жертвы, верующие в Него не только провозглашаются праведниками, но реально приобщаются к истинной праведности и святости: "...освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа" (Евр 10:10).

Соответственно, святость (hagiosyne) в НЗ становится достоянием всех верующих. Все верующие именуются "святыми" (hagioi). Подчеркнем: слово "святые" относится не к тем, кто преуспел в святости, но вообще к верующим все истинно верующие освящаются во Христе. Это главный смысл известного утверждения: во Христе Иисусе наша праведность, святость и спасение(! Кор 1:30).

Святость в НЗ это внутренняя реальность для всех, кто принадлежит Христу.

Святость видится теперь как преображение всего человека. Так, ап. Павел пишет: "Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока..." (1Фес 5:23). Будучи абсолютно святым, Бог желает, чтобы и народ Его достиг полной святости. Следовательно, святость для верующего не просто внутренняя реальность, но то, в чем надо совершенствоваться: "...очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием" (2 Кор 7:1).

Верующие как святые Божьи суть "род избранный, царственное священство, народ святый" (1 Пет 2:9). Святой народ тут уже не Израиль, а Церковь, святость уже не отдельность и посвященность народа, но внутренняя реальность, благодаря крой происходит его постепенное преображение. Конечная цель Христа в том, "чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чеголибо подобного, но дабы она была свята и непорочна" (Еф 5:27).

В истории Церкви. В истории Церкви святость рассматривается под различными углами зрения. Католическая и Православная церкви выделяют еледующие пути к святости. (1) Аскетический. Удаление от мира, когда человек, ради достижения святости, оставляет свои светские занятия, отказывается от брака и всех мирских благ. Это путь для немногих прежде всего, для монахов. Святость достигается через молитву, бдения, пост, умерщвление плоти. (2) Мистический. Здесь речь идет не об удалении от мира, а скорее о возвышении над ним. Это постепенный путь воехождения к святости через очищение, откровение, созерцание. Последняя ступень полное слияние с Богом. Препятствие на пути к святости не столько грех, сколько человеческая ограниченность: привязанность ко всему мирскому и преходящему. (3) Через таинства. Святость сообщается нам в благодати таинств. В отличие от аскетического или мистического этот объективный путь доступен для всех и, хотя и не возводит к вершинам святости, зато не требует таких усилий.

Классический протестантизм (XVI в.) представлял движение от аскетического, мистического и сакраментального видения святости к более библейскому взгляду на нее. Вскоре, однако, и тут возникли различные подходы. (1) Дисциплинарный. Упор на церковную дисциплину и следование заповедям Боясьим как путь праведной жизни; культивирование глубокого и подчас очень строгого отношения к жизни, рассматриваемого как признак богобоязненности и подлинной святости (напр., у шотландских пресвитерианцев и английских пуритан). (2)Опытный, или практический. Реакция (в той или иной форме) против застывшей ортодоксии, формализма и внешних выражений веры церковных институтов, ритуалов, догматов (в отдельных случаях даже Св. Писания). Главное духовность. Святость это внутренняя жизнь, крую нужно культивировать (с некрыми различиями анабаптисты, квакеры, лютеранские пиетисты). (3)Перфекционистский. Совершенная святость (" полное освящение"), достижение крой возможно не через дела, но посредством веры. Помимо святости, изначально даруемой нам в вере, и возрастания в святости, мы призваны Богом к полной святости через искоренение греха и дар совершенной любви (Уэсли; позднейшие Движения святости).

Из предшествующего краткого 0630ра различных взглядов на святость (католического, православного, протестантского) становится очевидным, что необходимо истинно библейское и обновленное ее понимание. Такое понимание святости могло бы стать одной из самых важных задач современной теологии.

J. R. Williams (пер. Т. в.)

Библиография: HERE, VI, 74350; O.R.

Jones, The Concept of Holiness; A. Koeberle, The Quest for Holiness; A. Murray, Holy in Christ; S. Neill, Christian Holiness; R. Otto, The Idea of the Holy; J.C. Ryle, Holiness; S. Taylor, Holy Living.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Свя́тость (гр. άγιότης, лат. sanctitas), одно из фундаментальных понятий христианского учения. Его основной смысл состоит в причастности человека Богу, его обоженности в его преображении под действием благодати Божией. В преображенном человеке восстановлена его неповрежденная грехом природа, его соединение с Богом как “чада Божиего”.

Основой этого восстановления является Боговоплощение , восприятие Христом человеческой природы. Поскольку во Христе человеческая природа была обожена, это открыло путь к Богу и для всего человечества: христиане, следуя Христу, соучаствуют в его Божестве по благодати и становятся святыми.

В Первом Соборном послании апостола Петра он, обращаясь к христианам, говорит: “Но вы – род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел... Некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованные” (1 Пет. 2, 9 -10). Вхождение в святость совершается через Христа: “Но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках; ибо написано: будьте святы, потому что Я свят” (1 Пет. 1, 15 -16).

Это понимание христиан как народа Божиего основывается на словах самого Христа, сказанных Им Его ученикам: “В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас” (Ин. 14, 20); Христос “тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими” (Ин. 1, 12). Имея в виду именно это понимание святости, апостол Павел обращается к христианским общинам как к собраниям святых: “Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым” (Рим. 1, 7); “всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах” (Флп. 1, 1); “находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе” (Еф. 1, 1); “церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии” (2 Кор. 1, 1).

Понимание христианской общины как общины друзей Божиих, “святого народа” с наибольшей полнотой выразилось в литургической жизни древней церкви, поскольку именно Евхаристия была центром и основой этой жизни, основой богослужения и основой учения.

Данный момент евхаристической службы заключает в себе определенную богословскую концепцию святости. Евхаристия есть соединение верующих (верных) с Богом, осуществление Царствия Божия в историческом бытии, движущемся к этому Царствию. Во время причастия вечность преображенного бытия Царствия Небесного, пакибытия, реально присутствует во временном бытии, в земной жизни церковной общины. Верующие предстоят Богу вместе с небесными силами и таинственно изображают херувимов (“Иже херувимы тайно образующе...”). Причастие требует очищенности от греха (именно отсюда происходит позднейшее соединение таинства покаяния с причащением), которое и дается благодатью евхаристического богослужения. Вхождение верующих в вечность, в пакибытие, подготовленное их очищением, и образует их святость. Святость, таким образом, есть принадлежность к вечной жизни, причастность Божеству, предвосхищение в этом бытии грядущего пакибытия.

Из того же понимания исходила древняя церковь и в почитании в качестве святых отдельных лиц. В качестве святых почитаются те, чья причастность к Богу была явлена церкви как достоверный факт, спасение которых (т.е. вхождение в Царствие Небесное) обнаружилось еще теперь, до Страшного Суда . К таким лицам относились первоначально апостолы , об избранности которых для вечной жизни сказал сам Христос (Ин. 17, 21 -24). К ним причислялись также ветхозаветные пророки и патриархи , о святости которых свидетельствовало Св. Писание . Таков же был взгляд и на мучеников , поскольку, согласно представлениям древней церкви, совершенный мучениками подвиг сразу же открывал перед ними Царствие Небесное. О причастности к Богу свидетельствовал дар чудотворения , который получал почивший святой. Канонизация святых, развившаяся со временем во вполне формальную процедуру, и составляет по своей сути церковное удостоверение в причастности святого к Богу.

Таким образом, святой – это всякий раз явление спасения, милости Божией к людям, благодати, посылаемой Богом своему народу. В Актах мученичества Перпетуи , Филицитаты и других, с ними пострадавших (Passio Perpetuae et Felicitatis cum sociis), претерпевших мучения в Карфагене в 202 или 203 г., рассказывается, как Фелицитата незадолго до казни, уже находясь в темнице, разрешилась от беремени. Роды были настолько трудны, что солдаты, охранявшие ее, спрашивали: “Если теперь ты так страдаешь, то что же будет с тобой, когда тебя отдадут зверям?” Фелицитата отвечала: “Сейчас я страдаю потому, что терплю за себя, а тогда я буду страдать за другого [т.е. Христа] и этот другой будет во мне и будет страдать за меня”. Подвиг, совершаемый святыми, рассматривается, таким образом, не столько как достижение самого святого, сколько как действие благодати Божией, как явление Божественного промысла. В Декрете Геласия (Decretum Gelasianum), латинском церковно-каноническом памятнике начала в., утверждается необходимость публичного чтения актов мученичества , в которых “победа мучеников и их удивительное исповедничество блистают через многоразличные перенесенные ими пытки. Ибо какой верующий может сомневаться, что их страдания превосходили меру человека и они смогли перенести их не благодаря собственной силе, а благодаря благодати и помощи Божией?”. Итак, святые – это наглядное обнаружение промысла Божиего о человеке. Разнообразие же подвигов, приводящих к святости, свидетельствует о многообразии промысла: каждый святой со своим особым житием демонстрирует свой путь к святости и выступает как образец этого пути.

Святой открывает путь к Богу и в этом качестве выступает как заступник за людей перед Богом, как своего рода посредник между Богом к людьми. Развитие почитания святых накладывается здесь на мощный пласт религиозных и социо-культурных представлений позднеантичного общества (равно как впоследствии на отчасти сходные представления других народов, переживающих христианизацию). Святой в своей функции защитника и заступника исполняет ту же миссию, которая в языческом мировосприятии приписывалась демонам (или другим мифологическим существам), охраняющим человека или весь его род и играющим роль посредника между человеком и высшими силами. Соответственно, культ святых отвечал тому ожиданию покровительства и защиты, которое было прочно укоренено в социо-культурной структуре позднеантичного общества, к святым обращались с молитвой в тех же случаях, когда ранее приносили жертвы богам и просили о помощи у героев. Именно это перенесение функций обусловливало в конечном итоге то закрепление различных сфер влияния за отдельными святыми, которое столь характерно как для западного, так и для восточного средневековья и обычно относится на счет так наз. “народной” религиозности.

С самого начала, однако, в христианском понимании святости выделяются определенные моменты, принципиально чуждые языческим культам. Святость человека соотнесена с человечеством Бога-Слова , со следованием по пути, проложенному страданиями и крестной смертью Христа. Поэтому все раннехристианские авторы настаивают на том, что мученики сделались причастными Богу именно благодаря своим вполне человеческим страданиям и мученической кончине. Близость к Богу в соединении с человечностью и обеспечивает святым возможность быть посредниками между Богом и людьми. Для языческих верований характерно, напротив, представление о непроходимой грани, отделяющей высшие силы от всего, сохраняющего человеческую природу, в частности, и от обожствляемых героев.

Вместе с тем, языческие верования приписывали посредничество между высшими силами и человеком прежде всего посредствующим духам (гениям, демонам или – в других системах – иным “низшим” духам). В христианстве аналогом этих верований является представление об ангелах-хранителях . Призывание святых в качестве посредников указывало на кардинальный пересмотр подобных представлений о миростроении. Наряду с ангелами , посредниками становились люди, сделавшиеся благодаря своему подвигу причастниками Божества. Заступничество святого и близость к нему (которая в силу почитания мощей выражалась во вполне конкретных и осязаемых формах) вводили верующего в близость к Богу и создавали религиозные переживания, практически не известные язычеству. Бл. Августин прямо противопоставляет путь к Богу через святых мучеников, которые богами не являются, но получили милость Божию своей добродетельной жизнью и кончиной, языческому обращению к демонам, которые могут быть добрыми и злыми, – ложному спиритуализму язычества противостоит здесь антропологизм христианства, основанный на вере в воплощение Бога-Слова.

Учение о заступничестве святых основано на представлении о единой Церкви живых и мертвых, составляющей Тело Христово. Физическая смерть не отсекает верующего от церковной общины, и поэтому с древнейших времен в церкви установлены молитвы об усопших. Эти молитвы, согласно церковному учению, благотворны для усопших, содействуют их спасению.

Как писал св. Иоанн Златоуст , “ненапрасно бывают приношения за усопших, ненапрасно моления, ненапрасно милостыни: все это установил Дух Святой, желая, чтобы мы получили пользу друг через друга”. Равным образом и святые, родившись через свое успение к вечной жизни, продолжают пребывать в церковной общине и могут выступать молитвенниками за нее и за отдельных верующих, обращающихся к ним за заступничеством.

В учении о святости, таким образом, содержится преодоление противостояния вещественного и духовного, тварного и нетварного, т.е. основных оппозиций, которые в дохристианских представлениях выступали как абсолютные границы, разделяющие божественное и человеческое, смертное и бессмертное. Святые, оказываясь “друзьями Божиими” и заступниками за людей перед Богом, соединяются в этом действовании с ангелами, т.е. бесплотными, невещественными силами; тем самым преодолевается оппозиция вещественного (материального, телесного) и духовного и вещественность перестает быть препятствием для соединения с Божеством. Вместе с тем святые являются теми тварными существами, которые приобщены к Богу, т.е. нетварному началу, и тем самым соединяют тварное человечество с нетварным Божеством. Эти элементы учения о святости формируются в последовательную богословскую систему, в полном объеме сформулированную в

Использованные материалы

• В.М.Живов, Святость. Краткий словарь агиографический терминов

“О граде Божием”, VIII, 27

Пожалуй, наиболее известным высказыванием Карла Ранера (Karl Rahner) является фраза, сказанная им в одном из интервью: «Либо христианин будущего будет мистиком, либо его не будет вообще…». Впрочем, эти слова не были призывом к круглосуточной медитации и созерцанию. Для Ранера – иезуита, живущего по игнацианскому принципу поиска Бога во всем – мистицизм – это способность видеть глубину, духовную тайну, которая является фундаментальной составляющей каждого бытия. Трансценденция в его понимании – это измерение, ведущее вглубь, а не вверх; вглубь, то есть к наиболее существенному и главному. Мистицизм означает понимание того, что корень каждой, даже наименьшей вещи углублен в тайну, из которой все мы черпаем.

С полной уверенностью Ранер говорил о мистицизме в ежедневных делах, о мистике самых серых будней. Более того, он утверждал, что этот трудный для понимания «мистицизм» будничной жизни «будет признан сутью христианства». Он подчеркивал, что существует особенная благодать повседневности – Божий дар, заключенный в самых обычных событиях серой жизни, уловимый до тех пор, пока продолжается их обыденность. Открытие этого измерения он называл настоящим «коперниканским переворотом» в современной набожности.

Этот переворот заключается в открытии того, что обыденность, – с виду поверхностная, сугубо «светская» и «мирская», имеющая мало общего с Богом или даже отдаляющая от Него – имеет глубинное измерение, она наполнена, она может быть наполнена Богом и Его благодатью. Если христианин переживет такой переворот в своей духовности, ему уже не придется убегать от повседневности к высшим сферам духа, он сможет переживать свою веру внутри нее. Он сможет жить верой в своей будничности. Ранер говорил: «Мы не должны просить Бога: „сделай из моего будничного дня святой день”, а наоборот: „сделай так, чтобы мой будничный день остался будничным”».

В этом понимании будничность сама по себе становится местом встречи с Богом, шансом на принятие Святого Духа и Его благодати. Бог не далеко, а близко. Ведь как говорил св. Павел на афинском ареопаге, «хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем» (Деян 17,27-28). Это один из моих любимых библейских отрывков, на который обратил мое внимание в студенческие годы один священник, паллотин о. Зигмунт Зимлинский. Раз уж «мы Им живем и движемся и существуем», то встретиться с Богом совсем не так сложно, как нам кажется. Для христианина все может стать действием благодати.

Живя верой, уже не нужно избегать земных дел (ранее с пренебрежением называемых «делами мира сего»). Сегодня, по словам Ранера, необходима вера, любящая землю. В этом был уверен также цадик из Гуры Кальварии , который когда-то сказал: «я часто слышу, как люди говорят: „Я отвергаю этот мир”. А разве этот мир твой, что ты можешь отвергнуть его?».

Мир не должен быть препятствием для верующего человека – как еврея, так и христианина (как раз в этом между нами нет различий). Ведь мир сотворен и спасен Богом. Христианин в особенности должен относиться к миру по-дружески. Ведь мы верим, что Бог захотел стать простым человеком и жить как мы. Он не избегал человеческого мира, а сознательно избрал этот мир с присущей ему конечностью, скоротечностью и рутиной.

В течение многих лет даже великие святые не видели возможности освящения для светских христиан. Существовавшее мнение четко выразила св. Екатерина Сиенская, которая, отвечая на просьбу одного адвоката из Флоренции стать его духовным руководителем, поставила два условия для своего согласия: ее собеседник должен вначале оставить свою семью и профессиональную деятельность. Это, безусловно, не влияет на тот факт, что она была великой святой, но…

Сегодня даже о монашеском призвании не говорится, как об уходе из мира. Ведь монахи и монахини призваны, даже если они находятся за стенами своих монастырей, молиться в намерениях всего мира, а не заниматься своим личным освящением. Тем более светский христианин, который в силу своего положения, погружен в повседневные дела призван к тому, чтобы в своей светской жизни преодолевать чувство собственной ограниченности. Ранер писал: «Мирянин только тогда становится хорошим христианином, когда любит мир, людей и историю, и в ее голосе слышит голос Бога».

Благодать повседневности, повседневность благодати

Однако, возможно ли то, о чем пишет немецкий богослов? Можно ли переживать повседневность как благодать? Возможно ли открыть всю свою жизнь перед Богом?

Вопреки принятым взглядам, суждение Ранера находит подтверждение в реальности. Конечно, это не касается «традиционного» христианина. Традиционно и вместе с тем очень четко в нашей набожности разделяется религиозное и мирское. Хотя встречаются и другие взгляды. Подобные мысли можно услышать, например, при углубленном анализе «обновленной» религиозности, присущей членам церковных общин и движений духовного обновления. «Я ведь не могу разделиться на две части, чтобы сказать, что во мне религиозное, а что нет», – ответил социологам из Варшавского университета один опрашиваемый молодой человек. Тем самым он как нельзя лучше выразил мысль Ранера, что религиозность не является аксессуаром человеческой жизни, который дополняет ее, так называемым религиозным измерением, а проникает во все его измерения.

В выводах упомянутых исследований Мирослава Грабовская представила «обновленную» религиозность следующим образом: «Нет уже мирского и святого, жизни по будничному и воскресному обряду. Вся жизнь открыта для сакрум . Это, безусловно, не означает, что все сакрально. Это означает, что все может быть сакральным, поскольку нет областей исключительно мирских. В спокойном размышлении или горячем споре, в храме или на улице, в общественной или семейной жизни перед нами может появиться лицо Христа, которое является для нас неизбежным вызовом. Не отдельная сфера жизни (например, церковные практики), а каждое событие святое». Наблюдается потрясающее сходство между этими социологическими выводами и богословскими размышлениями Ранера, решающим фактором при этом является совершенно иной подход к жизни, выплывающий из сознательной веры.

Такой подход, в частности, является углублением важного аспекта традиционной религиозности, особенно народной, которая стремилась освятить весь мир. Хорошо известные нам кресты и каплицы, стоящие вдоль дорог или на полях – наилучшим образом выражают это. Даже в поведении кое-где сохранился этот аспект – молитва перед едой, знак креста на хлебе перед тем, как разрезать его, снятие шапки перед храмом, когда человек проходит или проезжает мимо него (даже в городском транспорте). Народная религиозность старалась открыть перед Богом дверь повседневности, в то время как в мелкобуржуазной религиозности перед Ним закрыли дверь, определяя место Бога в узко понимаемой сфере сакрум.

Поиск Бога в повседневности ведет к ее преображению – не потому, что мы начнем поступать иначе, а благодаря тому, что иначе будем на нее смотреть. Здесь просматривается аналогия с отношением, которое проявил к пострадавшему человеку милосердный Самаритянин из евангельской притчи. Он попал в ту же ситуацию, что и другие люди – священник и левит, которые проходили мимо раненного. Но только он взглянул на эту ситуацию с любовью, с сочувствием, только он «увидев его, сжалился» (Лк 10,33). Перебинтовал раны пострадавшему, отвез его в гостиницу и позаботился о нем. Таким образом, говорит Иисус, только этот Самаритянин на самом деле «оказался» ближним попавшему в руки разбойников. Священник и левит тоже были его ближними, но в своей повседневной жизненной ситуации не сумели этого проявить – препятствовал им в этом их взгляд на мир. Милосердный Самаритянин смотрел на мир по-другому, глубже – благодаря чему увидел больше и оказался более человечным.

Таким образом, повседневность можно понимать как своеобразный тест веры, проверка ее глубины и подлинности. Хотя Бог не приходит в нашу повседневность извне, чтобы ее преображать – Он молчаливо присутствует в ней с самого начала – мы обычно равнодушны к этому молчаливому присутствию. Как говорит Ранер, мы заглушаем голос, доносящийся к нам из глубочайших уровней нашего существа, потому что наши «сердца засыпаны» грудами обыденности, скептицизма, язвительности и отчаяния и таким образом мы замкнуты в ограниченности, в конечности, в разочаровании, в нищете, в безнадежности усилий.

Как открывать «засыпанные сердца», как находить Бога в обыденности, если ее духовное измерение не так просто увидеть? Нет простого рецепта. «Мистика повседневности – это благодать, благодать во всей полноте», – писал Ранер. Первым шагом к открытию засыпанного сердца является осознание собственной несостоятельности и слабости, искренность в молитве: «верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мк 9,24). Главное – соответствующий подход к жизни – с верой. Такое отношение не приводит к тому, что существенно изменяется внешняя действительность, а к тому, что изменяется взгляд на действительность, изменяется ее восприятие – человек замечает более глубокое измерение. Ведь христиане видят тот же мир, что и другие люди. Видят тот же мир, но смотрят на него (или должны смотреть) по-другому.

А что означает: смотреть на мир по-христиански? Это значит увидеть в нем что-то, чего обычно не видно; смотреть вглубь, в тайну; это значит, как говорит архиепископ Альфонс Носсоль в книге Być dla, czyli myś leć sercem (Быть для, то есть думать сердцем ), смотреть с верой, которая видит иначе, с надеждой, которая видит дальше, с любовью, которая проникает глубже. Смотреть по-христиански значит видеть, как написал Слуга Божий Иоанн Павел II в апостольском послании Tertio millennio adveniente (Наступающее третье тысячелетие ), что в повседневном человеческом опыте уже «взращиваются… ростки окончательного спасения, которое наступит в конце времен». Будучи учениками и последователями Иисуса, мы призваны особым образом к тому, чтобы воспринимать этот мир с необычной любовью – «как Христос возлюбил нас».

Кардинал Лео Суененс (Leo Suenens) написал утреннюю молитву, которую я часто повторяю: «Я хочу смотреть на мир глазами, исполненными любви; видеть сквозь то, что только внешнее; видеть Твоих детей такими, какими Ты сам их видишь, и замечать в них то, что хорошее (…)». Эти слова – прекрасное предисловие к повседневным обязанностям, которые кажутся серыми и монотонными. Если кто-то мучается чувством, что он снова будет выполнять ту же скучную работу; снова будет встречать тех же людей; что он «обречен» зависеть от их настроения, странностей и слабостей (а они от его!); если знает, что не прыгнет выше своей головы; что множество обязанностей этого дня выше его сил, и, скорее всего, своим недовольством по этой причине, он будет вызывать недовольство у других – тогда стоит помолиться, чтобы взглянуть на людей, которых мы встречаем, на наши отношения и всю повседневность по-другому: с любовью, «так как Ты сам их видишь»; попытаться смотреть на реальность Божьими глазами.

Что произойдет с нашей ежедневной жизнью, когда мы сможем иначе смотреть на мир, «очистить» засыпанные сердца? Изменится немного, и невероятно много: немного, ведь повседневность останется повседневностью; а невероятно много, поскольку в серой повседневности, как ни парадоксально, мы испытаем Божью благодать.

Обыденность есть и останется бременем, крестом. Она была и будет серой, не станет вдруг цветной. Но так как улыбка одного человека может сделать наш самый хмурый день светлым, так сознательное исполнение каждодневных обязанностей даст способность увидеть, что в них тоже есть Бог и Его благодать – такая повседневная, обычная, маленькая, незаметная благодать. Но все же это благодать – Его дар…

Божью благодать мы получаем не только в таинствах, не только в моменты великих вдохновений, но и в повседневности. Благодать повседневности – это не «дешевая», худшая или серая благодать, это благодать, которую просто труднее заметить. Как говорится в известном фрагменте послания к Римлянам, «когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим 5,20). Я глубоко уверен, что эти слова относятся также к переживанию повседневности. Существует повседневный грех, значит и повседневная благодать. И эта повседневная благодать сильнее повседневного греха.

В это тяжело поверить. Но давайте посмотрим на отношения родителей к детям. Даже те, у кого детей нет, прекрасно знают, что в течение дня родители иногда бывают сыты по горло своими детьми: потому что они нашкодили, потому что шумят, потому что просто невыносимы, потому что ссорятся, потому что, потому что… А когда детки ложатся спать, родители только и думают о том, какие они милые – даже в огонь за ними прыгнули бы. Именно в этот момент мы начинаем смотреть шире. Заканчивается день, и мы смотрим на все события глобально, а не с точки зрения того или иного проступка ребенка, собственной усталости, раздражительности или чрезмерной заботы. Тогда видно, что добра намного больше, что благодать сильнее греха, а добро существеннее и привлекательнее, чем зло. А для этого необходимо остановиться! В спешке этого не заметишь...

Не что, а как…

Решение проблем с повседневностью не состоит в изменении того, что мы делаем, а в изменении того, как делаем. Существенной чертой обыденности является то, что нам кажется, будто мы в ней несвободны, обречены на выполнение дел, которых часто не хотим. Однако мы остаемся свободными, когда речь идет о выборе нашего подхода к этим делам. Важно, как мы относимся, в том числе и к неприятному, изнурительному и трудному. Английский богослов Дональд Николл (Donald Nicholl) отмечает, что повседневная жизнь – это духовные упражнения: «Каждое событие повседневной жизни является водой для мельницы святости». От нас зависит, сможем ли мы им воспользоваться.

Важен не род выполняемых занятий – каждый наверняка знает счастливых уборщиц и несчастливых программистов или врачей, когда-то с таким трудом поступивших на факультеты, о которых так сильно мечтали. Можно быть счастливым и быть близко к Богу не зависимо от выполняемой работы; и быть несчастливым неудачником и отдаляться от Бога, выполняя ту же работу. Разница состоит в нашем отношении к ежедневным обязанностям – один человек постоянно жалуется (по разным причинам – потому что все монотонное и скучное, или слишком много работы, и он все время не успевает…), другой выполняет эти дела с убеждением, что именно так и должно быть, и что он на своем месте.

Свыше 18 веков назад так писали о последователях Христа: «Христиане не отличаются от других людей ни страною, ни языком, ни житейскими обычаями […] и ведут жизнь, ничем не отличную от других людей […]. Следуя обычаям местных жителей в одежде, пище и во всем другом, они ведут удивительный и поистине невероятный образ жизни». Это фрагмент Послания к Диогнету , написанный вероятнее всего в конце II века. Хотелось бы и о современных христианах сказать: их повседневность такова, как и у других людей, но то, что они переживают ее таким чудесным и парадоксальным образом показывает, что их жизнь имеет неповторимое содержание и смысл. Они другие, хотя, кажется, что такие же. Хотя они и выполняют те же действия, внутри они другие. И это видно внешне…

Кто-то скажет: легко говорить об этом, а как это сделать на практике? Разумеется, с практикой тяжелее – я с самого начала говорил, что у меня с ней больше проблем, чем с теорией. Попробую, однако, быть более конкретным. И снова на помощь приходит хасидская мудрость. Когда умер великий раввин Моше из Кобрыня, у одного из его учеников спросили: «Что для твоего учителя было самым важным?». Тот задумался и ответил: «То, чем он занимался в данный момент»… Великий христианский мистик четырнадцатого столетия Мейстер Экхарт говорил почти то же: «Мудрость заключается в исполнении простой обязанности: исполнять ее от всего сердца и обретать в этом радость».

В этих словах можно заметить эхо слов св. Павла: «Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию» (1Кор 10,31). Поэтому теперь речь пойдет о земных вещах. Однако вначале небольшая классификация. Нет универсального христианского способа переживания действительности и оценки ее роли в духовной жизни. Христианин может убегать от действительности; может пытаться освящать ее «снаружи»; и, наконец, может ее принимать и жить ею. Осознавая, что в человеческой жизни эти три поведения взаимно переплетаются, я хотел бы описать каждое их них.

Такими различными способами христианского переживания действительности являются:

Бегство от повседневности (целью становится освящение вне повседневности);

Сакрализация повседневности (целью является освящение в повседневной жизни);

Согласие с повседневностью (целью становится освящение при помощи повседневности).

Первый из этих способов мышления и христианской жизни предполагал, что повседневность (шире: земные дела) плохи. Из этого следовал вывод о необходимости избегать их – чем дальше, тем лучше. Ежедневным обязанностям нужно было посвящать столько времени, сколько требовала крайняя необходимость, а затем посвящать себя делам, которые действительно могли выражать величие человеческого духа и представляли собой достойный ответ на Божий призыв. Повседневность при этом была только препятствием в христианской жизни и никоим образом не могла стать путем к святости. Поэтому так трудно было достичь святости светскому человеку – живущему в семье, вынужденному заботиться о средствах на существование, он по определению не мог заниматься тем, что на самом деле достойно христианина. «Были два мира: земной, мирской, в котором должен находиться обычный человек, желает он того или нет, и религиозный, который в существовавшем понимании был иным, дополнительным, принадлежащий, прежде всего, священникам и монахам», – описывал Ранер. Сакрум четко отделялось от профанум. Святыми могли стать практически только те, кто убегал от земного мира, потому что только они находились в сфере сакрум.

Во втором способе переживания действительности также считалось, что обыденность относится к сфере профанум, поэтому ее необходимо изменить, как бы присоединить к сфере сакрум. Однако представители этого течения не считали повседневность чем-то плохим, не хотели убегать от нее, они старались ее освятить. Под «освящением повседневности» подразумевали в основном молитву и умерщвления, только вскользь упоминая о необходимости исполнения мирских обязанностей. Все сводилось к тривиальной, но такой повседневной конкретной форме: например, процесс чистки картошки можно было «сакрализировать» путем жертвования этого действия в каком-то намерении, воспринимая его как умерщвление или сопровождая его тихой молитвой либо пением набожных песен. Сама по себе чистка картошки не могла быть выражением духовности; такое действие, даже выполненное с наибольшим усердием и профессионализмом, не могло принести человеку духовной пользы.

Разница между первым и вторым стилем духовности, я думаю, заметна. В обоих случаях чистка картошки относится к мирской, а для некоторых, почти языческой, сфере нашей жизни. В первом случае от этого нужно как можно быстрее избавиться, чтобы предаться молитве; во втором случае уже появляется рецепт, как на это мирское действие «поставить печать святости», придавая ей какое-то религиозное значение.

Третья духовность – принятие повседневности и поиск в ней самой измерения духовной глубины – хотя и не является изобретением двадцатого столетия, на практике она существовала и раньше, но в богословском понимании могла появиться в христианской мысли только с богословием земных реальностей. В этом течении богословских размышлений за исходную точку была взята мысль, которая присутствовала во втором из упомянутых стилей духовности (что земные дела не плохи по определению и их можно переживать по-христиански), и развита до преодоления разделения сакрум-профанум. Мир уже перестал быть разделенным (или расколотым) между тем, что святое и тем, что мирское. Богословы поняли, что все может быть святым. И более того, все, что делает верующий человек, должно быть святым – именно по причине того, что он (или она) это делает. Действие может быть банальным, но самое важное, хорошо его выполнить…

В этом менталитете обыденность – по крайней мере, потенциально, – наполнена Божьей благодатью. Разницу между вторым и третьим стилем духовности наиболее четко сформулировал выдающийся французский богослов, доминиканец Мари-Доминик Шеню (Marie-Dominique Chenu), определяя ее как попытку «сакрализации» мирских дел или их «освящения»: «Когда мирское переходит во что-то сакральное, тем самым оно перестает быть мирским; когда становится святым, остается мирским». Другими словами, во втором случае чистка картошки в результате прочтения молитв или совершения других религиозных практик человеком становилась действием другого разряда (переставала быть мирским действием, а становилась освященным), в третьем случае оно остается простой чисткой картошки – обыденным действием, но не банальным, повседневным, а таким, которое помогает идти по пути святости.

Что значит быть святым? Что такое святость? Проповедь о святости и ответы на вопросы об этом от профессора Осипова Вы найдёте в данной статье!

Апостол Павел называл святыми всех христиан без исключения. Эти слова можно понимать как императив: «Каждый христианин обязан стремиться к святости». Но встречая нравственного или просто порядочного человека, мы тоже говорим: «Вот посмотрите, просто святой человек!» Об этой ли святости проповедовал апостол? Что значит — быть святым? На наши вопросы ответил профессор МДА, известный апологет и богослов Алексей ОСИПОВ.

Что такое святость?

Святость Православие рассматривает как самую высшую ступень духовного развития человека. Но эта категория включает в себя и две предшествующие ступени: начальную, которую условно можно назвать спасенностью, и вторую — праведность. Поэтому прежде чем говорить о святости, необходимо сказать о двух предыдущих ступенях.

Первая, низшая, ярко изображена в Евангелии, когда Христос разбойнику, справа от Него распятому, говорит: ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23, 43). Как понять эти слова Христа? Ведь, разбойник не только ничего праведного не сделал, но, напротив, у него, образно говоря, руки по локоть были в крови?!

Однако если мы посмотрим на евангельский контекст, то встречаемся не раз с тем же поразительным явлением. Так, фарисеям Христос ставит в пример мытаря, сборщика налогов, который налево и направо обманывает своих собратьев. А кто такие фарисеи? Их можно по принятым обетам сравнить, чтобы это было понятно для современного человека, с монашеством, — и те, и другие целью своей жизни ставят тщательное исполнение всего закона Божьего.

Христос оправдывает блудницу, взятую в явном грехе, а фарисеям говорит: «истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие» (Мф. 21, 31). Фарисеев за их гордость и превозношение над прочими людьми, за их лицемерие Спаситель называет ехиднами, змеями, гробами окрашенными, которые снаружи кажутся святыми, а внутри исполнены мерзости и хищения. Что Христос называет мерзостью и хищением? Видение себя праведным.

Эта самовлюбленность, закрывающая от человека его грехи, прежде всего внутренние, такие, например, как тщеславие, зависть, лукавство, гордость и т.д., делает человека неспособным к принятию Божественной чистоты и святости. Для спасения же человеку, оказывается, нужно совсем другое — осознание своей духовной и нравственной нечистоты. Лишь способный увидеть и осознать свои мерзости и внутренне отвергнуть их, раскаяться, приобретает состояние спасенности и получает спасение, как видим это из случая с разбойником. В этом и заключается первая и важнейшая ступень духовного развития человека, ведущая его к полноценной святости.

Что из себя представляет вторая ступень, праведность? Мы видим людей, старающихся жить по совести, стремящихся никого не обижать, не угнетать. Все эти люди, которые искренно стремится жить по совести и исполнять золотое правило человеческой жизни: как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними (Мф. 7, 12) и есть праведные.

Однако такая жизнь до тех пор, пока в человеке еще живут страсти, не может иметь совершенной духовной чистоты. Страсти непременно искажают поведение и заставляют одних любить больше, других меньше, гневаться и раздражаться, осуждать, проявлять скупость и т.д. Поэтому, праведность еще далека от того, что именуется в Церкви святостью.

Святым является только тот человек, который не только не нарушает нравственных норм жизни (то есть живет праведно), но и приобрел то, что именуется чистотой сердца, которая является плодом правильной духовной жизни. Такая жизнь с необходимостью предполагает праведность, но далеко не исчерпывается ею. Духовная жизнь заключается в борьбе со своими страстями, в постоянном внимании к своим мыслям, чувствам, желаниям, настроению с целью очищения ума и сердца от всего злого, скверного, противного заповедям Христовым. Эта жизнь требует тщательного изучения Священного Писания и творений святых Отцов, преимущественно аскетических, и сопряжена с постоянной молитвой (большей частью Иисусовой: «Господи, Иисусе Христе, помилуй меня»), с постом и воздержанием всех своих чувств телесных и душевных. Духовная жизнь требует и особых внешних условий, которые всегда создавали себе ищущие духовного совершенства: отказа от семейной жизни, имущества (кроме самого необходимого), от связей с мирской деятельностью и мирскими людьми — вообще от всего, что рассеивает ум, мешает молитве, внутренней сосредоточенности. Такая жизнь издревле называется монашеской. Именно монахи-подвижники и достигали такого бесстрастия, совершенного смирения и богоподобной любви, которые делали их причастниками Духа Божьего.

Церковь канонизирует и некоторых не достигших подобного совершенного состояния. Но она это делает, чтобы показать верующим пример или подвига страданий и смерти за Христа (мученики), или доброй христианской жизни тех, кто среди мира сумел сохраниться от соблазна и греха (праведники). В последнем случае, конечно, всегда присутствует большая осторожность, чтобы не ошибиться, не поддаться мирским оценкам жизни человека, придав несвойственное значение его внешней церковной или социальной деятельности, забыв о духовных критериях. Ибо в таком случае святцы могут превратиться в пантеон, в котором «святыми» становятся славные мира сего: цари, князья, высшие иерархи, политики, полководцы, писатели, художники, музыканты… Но это уже другая тема.

Зачем молятся святым?

В состоянии святости многие получают дары чудотворения, прозорливости, исцелений. И часто, исходя из этих признаков, человека начинают считать святым. Но необходимо заметить, что это глубоко неверно — сами по себе никакие дары еще не являются показателем святости. Христос предупредил: «восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных» (Мф. 24, 24-25).

Особенно это нужно иметь в виду в наше время. Почему? Сейчас, к великому сожалению, очень многие верующие ищут именно чудес, прозорливости, предсказаний, а не спасения и святости. Потому обращаются к колдунам, экстрасенсам, лжестарцам, получая в результате вред и душе, и телу. Христианину нужно искать не чудес, а исцеления от страстей.

В настоящее время выпускается множество книг, которые буквально рекламируют отдельных святых в качестве помощников и целителей от конкретных болезней: кто помогает от печенки, кто от селезенки, кто в приобретении квартир — и так далее. Все это очень напоминает язычество, предлагающее помощь того или иного бога-специалиста в зависимости от возникшей проблемы.

В Православии молитвы святым носят совершенно иной характер. Каждый святой, к кому мы искренне обращаемся, является нашим сомолитвенником Богу. И каждый из них может быть нашим помощником. Нельзя специализировать святых, как врачей и адвокатов — это признак явного суеверия.

Почему и зачем мы молимся святым? Если я обращаюсь к другу: «Помолись, завтра мне предстоит трудное дело…», то почему же не могу обратиться с такой же просьбой к святителю Николаю? У Бога нет мертвых, у Него все живы. И к святым мы обращаемся, ибо их молитвы более действенны, чем у нас, грешных. Но при этом важно помнить, что святые — это наши со молитвенники Богу, а не «спасители» сами по себе. Если мы забудем об этом, то превратимся в тех же язычников.

Каждый пятый — святой!

Итак, есть три ступени духовного развития человека. Но на пути к святости есть важное обстоятельство, без учета которого человек, даже праведно живущий, может оказаться в гибельном состоянии.

Очень часто у нас есть устойчивое чувство, что мы хорошие, праведные. Я же верующий, православный, хожу в церковь, исповедуюсь, причащаюсь. Я никого не убил, не ограбил, не обворовал, что еще нужно?! Право слово, святой, да и только!

Вот такое непонимание сейчас очень глубоко заразило христианское общество во всем мире. Недавно в США был опрос, который дал поразительные результаты: двадцать один процент американцев назвали себя святыми — то есть каждый пятый! А ведь попробуйте задеть самолюбие или кошелек этого «святого»? Подавляющее число христиан замечают лишь самые грубые свои нравственные падения, то есть большие грехи. Они не видят ни глубины повреждения самой природы человека, ни силы своих страстей, ни своего бессилия искоренить их.

Но присмотревшись к своим словам, желаниям, чувствам и сопоставив их с голосом совести, с учением Евангелия, мы начинаем видеть и нечто другое. Оказывается, я не могу не осуждать, не завидовать, не объедаться… Даже когда делаю, как кажется, доброе дело — и то оскверняю его тщеславием, расчетом. Остается одно — воскликнуть вместе с преподобным Макарием Великим: «Боже, очисти мя грешного, яко николиже (никогда) сотворих благое пред Тобою». Это является и началом, и критерием правильной духовной жизни. Преп. Петр Дамаскин потому и сказал: «первым признаком начинающегося здравия души является видение грехов своих, бесчисленных как песок морской».

Вы прочитали статью Святой, святость – что значит быть святым?

Многие из нас спрашивают: что такое святость. Откуда исходит источник святости? Что такое святой человек и как этого достичь? Святым называют обычно человека, который в лучшую сторону отличается от всех окружающих, хотя выразить в чем заключается святость мы не всегда можем.

Святой в переводе на русский язык с древнееврейского слова «кадош» означает отделенный; это слово может также переводиться как чистый, избранный Божий (Ис.4:3). В точном значении святым является только Бог, не имеющий ничего общего с грехом и нечистотой. Святым, таким образом, называется тот человек, который отделён от мира – в котором не господствует мир, его дела, как говорит Господь, злы. Пока в человеке господствует мир, ему недоступен свет святости. Слово «святой» имеет своим источником Бога и всего того, что принадлежит Богу, характеризуется отдаленностью от мира и того, что принадлежит миру. Отделённость от мира означает, прежде всего, отделённость от греха – освобождённость человека от рабства греху. «Святым называется тот, кто чист от зла и греха», — так говорит об этом прп. Антоний Великий.

Святость принадлежит только одному Богу. Бог единственный источник святости, света и истины, любви и милости, правды и праведности, благости, благодати – т. е. благодатного дара всего благого, освящающего и оживляющего все в этом мире. Ап. Петр напоминает нам повеление Бога еще людям ветхозаветного времени: «По примеру призвавшего вас Святого (Бога), и сами будьте святы во всех поступках; Ибо написано «будьте святы, потому что Я свят» (1Петр. 1, 15-16). «Освящайтесь и будьте святы» (Лев. 11, 44). Святость есть жизнь в Боге, принадлежность к вечной жизни, причастность Божеству, предвосхищение в этом бытии грядущего пакибытия; обожение, освящение Божией благодатью, восстановление повреждённой и разобщённой в самой себе человеческой природы. «Святость» и «обожение» — эти слова в некотором смысле являются синонимами; это видно хотя бы из того, что основанием святости святых является обожение человеческой природы Спасителя при Боговоплощении. Человек бывает свят не сам по себе, но святостью Божией, освящаясь благодатью, подаваемой Духом Святым и через участие в жизни Сына Божия в таинствах Церкви. Совершенство – другой синоним святости, что мы видим из строк Священного Писания. Спаситель в Своей Нагорной проповеди говорит: «Будьте совершенны как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48). Хотя эти выражения святость, совершенство являются синонимами, однако у св. отцов иногда можно встретить и различение этих понятий:таковы святоотеческие выражения о том, что святости достигают многие, а совершенства – единицы.

Приходя в храм со своей болью и печалью, мы молимся перед иконами и святынями, чтобы Господь хоть немного освятил, утешил нас лучиком Своей благодати. Мы тянемся к частице этого божественного света, святости, потому что в этом мире мы устали от суеты, ненависти, злобы, недопонимания, всего того, что отбирает у нас доброе расположение, радость. Посмотрите, как в русском языке рядом стоят такие слова как свет, святость, освящение. Мы также восхищаемся людьми, которые излучают этот свет добра, любви, милости, сострадания. Нам хочется с ними побыть рядом, поговорить. Как бы не было ожесточено сердце человеческое, все равно такой человек сможет увидеть в другом человеке добрый образ. И очень часто мы про кого-то говорим: святой жизни был человек. Почему? За его добро, скромность, помощь и уважение к другим людям, за тихое терпение скорбей. Мы стараемся побыть немного во свете тех людей, которые через веру стали святыми, преподобными, которые старались уподобиться Богу в добродетели. И вот это «подобие», уподобление Богу, стало с приставкой пре – превосходным в добродетели — преподобным. Мы стараемся научиться от святых их подвигу уподобления Богу. Оправдываются знаменитые слова преп. Серафима Саровского: «Спаси себя сам и вокруг тебя спасутся тысячи». Пример настоящей святости, праведности одного человека приходит к вере тысячи людей. Иногда мы не можем настроить свою жизнь на праведный путь, потому что перед нами часто нет человека, с которого мы бы взяли пример. Мы просто не видим примеров, которые рядом с нами, совсем их не замечаем. Конечно, не все люди праведны или святы. Но если посмотреть внимательно, то увидим, что тот или иной человек совершает хотя бы один поступок достойный уважения и восхищения. Собрав такие примеры воедино от каждого человека, мы увидим полную картину святости и праведности.

В проповедях часто вспоминается пример из жития святых отцов египетской пустыни. К одному великому подвижнику пришли отцы-пустынники, поклонившись великому авве, они присели рядом, и, ничего не спросив, ушли в свою пустыню. Один брат поинтересовался у старшего, почему он ничего не спросил у великого аввы для своего духовного научения. Старший брат ответил, что ему было достаточно лишь посмотреть на великого старца.

Апостол Павел, обращаясь к римлянам пишет: «Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым…» (Рим. 1, 7). К кому он обращается? Павел обращается к христианам, называя их святыми.

Почему? Он свидетельствует об их призвании Господом уже к обществу святых, т. е. обществу верных Господу, верующих в Господа Иисуса Христа. «Не вы Меня нашли, а Я вас призвал» – говорит Господь в Евангелии. Святых, потому что они уже принадлежат Богу, а значит находятся в святом общении с Богом, являются уже частью Божиею. Как назвать то, что принадлежит Богу – как не святым. Ап. Павел также называет себя в послании к Ефессеям (3, 8) – наименьшим из всех святых. Он не обольщается и не хвалится таким высоким званием. Но свидетельствует, что он верный служитель Христов. И его благовестие, его труд апостольский не иначе подразумевается как дело святое на служении у Господа. В апостольских посланиях часто употребляется слово святые при названии первых христиан. Так, у ап. Павла можно встретить следующие выражения: “Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым” (Рим. 1. 7); “всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах” (Фил. 1. 1); “находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе” (Ефес. 1. 1); “церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии” (II Кор. 1. 1). Подобным образом высказывается и ап. Петр: «Вы – род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел. Некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованные” (I Петра 2. 9-10). Для ап. Павла святость есть одновременно начало христианской жизни и ее конечная цель. В послании к ефесским христианам важнейшей задачей пастырей Церкви ап. Павел называет «совершение святых» (Еф 4,12) – т.е возрастание в святости..

В Ветхом Завете не говорится, что иудейский народ был святым, но от начала называет их Бог «избранным народом» за то, что иудеи от начала поклонялись истинному Богу, слышали и слушали голос Бога, соблюдали заповеди Божии, пронесли и сохранили через века веру. И за это Господь победил всех их врагов, даровал им землю Израилеву. Потому что они были народом Божиим. И вспомните, как назывались люди, угодившие Богу. Они назывались словами, которые принадлежат святости Божией. Праведен Бог. Праведен был Авраам, потому что в очах Божиих получил благословение за свою добродетельную жизнь. И таких примеров мы видим множество в истории ветхого завета.

Это призвание всех христиан к обществу святых нашло отражение в Божественной Литургии. После пения «Отче наш» мы слышим, как священник перед Причащением в алтаре возглашает: «Святая Святым». Т. е. Святое Тело Господа Иисуса Христа, Святое Причастие преподаётся святым людям. Святым – верным чадам Божиим. Людям, которые старались исполнять заповеди Божии и не только заповеди, но и добрые дела. Людям, которые готовились и освящались постом и молитвой. И если в чем согрешили, то восполняли недостаток чистоты души исповедью. И вот это свидетельство литургическое, что мы будем причащаться как святые – есть дар Божий нам, в котором открывается наше призвание к обществу святых. По благодати Божией, по вере нашей, по верности и любви нашей к Богу, по названию, что мы христиане дан этот святой дар нам в залог. Не для нашего превозношения над прочими людьми, не для обольщения нашего, а для радости во Христе. В чем заключается эта радость? В том, что готовясь к Причастию, мы стараемся проводить дни в чистоте, внимании к исполнению заповедей, усердию в молитве и т д. А всё это значит в святости. Всего лишь несколько дней. Вспомните, как мы гото-вились к Причастию. Мы все время были в духовном внимании и в семье друг друга предупреждали о том, что не следует о чем-то говорить, потому что это не хорошо, или в чем-то участвовать, потому что это греховно перед Причастием. А в другие дни мы уже теряем это ощущение нам, оказывается можно всё себе дозволить и греховное тоже. Каждый день в церквях мы прославляем святых, которые раньше были обычными людьми, но при своей жизни достигли святости. Святые это были те люди, для которых каждодневное ощущение святыни, приближение себя к Богу стало необходимым. И если рядом с нами нет примера святости, нет духовной поддержки, обратимся более внимательно к Евангелию и житиям святых. И в этой радости, причастности к святыне открывается нам надежда, что мы немного можем прикоснуться к святыне, немного постоять рядом со святыми, унести в своем сердце частицу святости. Только вот сможем мы её сохранить, зависит от нашей жизни. Сегодня мы молимся всем святым о том, чтобы наше участие в обществе святых было радостью не на несколько часов, не на несколько дней, а на всю жизнь.

Путь к святости или духовному совершенству бесконечен, но человек, который начал себя духовно исправлять по заповедям Евангельским, вступил на 1-ю ступеньку к святости.