Судьба архивов кгб. Какие материалы можно получить в архиве КГБ

В России после 9 мая будет обнародован ряд документов ВЧК-НКВД-МГБ. По данным экспертов, к публикации готовят 14 тысяч дел из федерального архива.

"Также станут доступными исторические документы Минобороны и очень много заявлений граждан из московского и питерского архива КГБ. Часть из них будет касаться весьма известных семей - несколько из единороссов, часть из системной и несистемной оппозиции, кое-кто из предков нынешних бизнесменов", сообщили в телеграме.

Это часть плановой работы по рассекречиванию старых архивов. Напоминаем, что недавно ООН рассекретила архив по Холокосту, который наглядно продемонстрировал, что Запад на моральную чистоту претендовать, увы, совсем не может. Документы комиссии ООН по расследованию военных преступлений (UNWCC) свидетельствуют, что уже в декабре 1942 года правительства США и Великобритании знали о том, что по меньшей мере два миллиона евреев были убиты, а еще пять миллионов находятся под угрозой,.

По данным The Independent, союзные державы очень немного сделали для того, чтобы попытаться спасти или предоставить убежище тем, кто находился в смертельной опасности. К примеру, в марте 1943 года виконт Кранборн, министр военного кабинета Уинстона Черчилля, сказал, что евреев не следует считать особым случаем, и что Британская империя уже слишком переполнена беженцами, чтобы предложить убежище большему числу людей.

"Мировые державы комментировали массовое убийство евреев за два с половиной года до того, как ранее считалось, они узнали о нем. Предполагалось, что они узнали о Холокосте, когда обнаружили концентрационные лагеря. На самом деле, уже в декабре 1942 делались публичные комментарии", - сказал The Independent Дэн Плеш, автор недавно опубликованной книги "Права человека после Гитлера".

В свое время с именами и фактами были опубликованы материалы, показывающие - немецкие оккупанты широко использовали националистов для организации в оккупированных областях УССР, так называемого "нового порядка". 200-страничный доклад написала спецгруппа исследователей Джорджтаунского университета по заказу одного из подразделений министерства обороны. "Данная работа является полным анализом перспектив ведения антисоветской вооруженной борьбы в УССР спецподразделениями США для возможного антисоветского восстания", писали западные журналисты.

Конкретно в этом докладе ученые, советологи, военные эксперты, украинисты и стратегические аналитики "разложили по полочкам" настроения населения, языковые особенности и возможное межнациональное напряжение в различных регионах республики. "Составленные в секретном докладе карты во многом похожи на политические и социальные распределения сил в Украине и полвека спустя. А определенные выводы доклада удивительным образом совпадали с ходом так называемой "русской весны", особенно в отношении Донбасса", писала "Украинская служба BBC".

В России же плановая, организованная работа по рассекречиванию проводится постоянно. Глава Федерального архивного агентства Андрей Артизов пояснил, что из 14 тысяч дел из федерального архива "каждое дело - это сотни страниц, которые эксперты должны просмотреть и определить, рассекречиваются последовательно и организованно. Это тоже совершенно точно, могу сказать, что мы это делаем".

"Речь, насколько я знаю по информации из архивного ведомства, идет о периоде с 1930 по 1989 года. Там есть дела, простите, стукачей - как и невинно репрессированных, с очень интересными фамилиями. Там будут данные о космических и военных разработках, которые уже можно сообщить. Кроме того, рассекречиваются данные о ходе сражений, приказах и полученной развединформации во время Великой Отечественной войны, также как и о межгосударственных отношениях в период войны Холодной",- заявил сайт источник, близкий к Росархиву. "Некоторые документы общество удивят. Собственную историю нужно знать, какой бы она ни была", резюмировал эксперт.

Виктор Шейнис

Поездка в город Чехов. Потаенные архивы

На митингах могут кричать все, что угодно. Решения по советским архивам принимались в тиши высоких кабинетов.
Исаак Бродский. Демонстрация (фрагмент),1930 г.

Виктор Леонидович Шейнис в 1990 году был избран депутатом российского парламента — Съезда народных депутатов РСФСР от Севастопольского избирательного округа Москвы (а чуть позже — и членом Верховного Совета). Выдвинул его коллектив Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО РАН), где он тогда работал. Он был также членом Конституционной комиссии съезда, сопредседателем одной из секций на Конституционном совещании 1993 года, руководителем инициативной группы, приступившей в конце 1992 года к разработке нового избирательного законодательства, членом международного комитета Верховного Совета. В 1993-м стал одним из основателей «Яблока», по списку которого избирался в Государственную Думу в 1993 и 1995 гг. В 2000 году Шейнис вернулся к исследовательской работе в ИМЭМО и сейчас заканчивает книгу, посвященную событиям, в которых он принимал участие в качестве политика. Книга называется «Взлет и падение парламента. Переломные годы в российской политике. 1985-1993». В центре внимания автора — предпосылки и начало перестройки; избирательные кампании 1989 и 1990 гг.; крушение КПСС и распад СССР; политические кризисы 1991-1993 гг.; драматические повороты борьбы за конституционную реформу и рождение новой Конституции 1993 года; создание новой избирательной системы; становление демократических организаций (от «Демократической России» до «Яблока»), иных политических объединений (от Гражданского союза до Фронта национального спасения); схватка противостоявших сил осенью 1993-го. Вниманию читателя предлагается фрагмент из книги.

Вскоре после поражения путчистов, постановлением Президиума ВС России в октябре 1991 г. была образована комиссия «по организации передачи-приема архивов КПСС и КГБ СССР на государственное хранение и их использованию». В состав комиссии вошли 34 человека, в том числе 23 народных депутата СССР и РСФСР, руководители государственных и ведомственных архивов, известные историки. Председателем комиссии был назначен советник президента Дмитрий Волкогонов, его заместителем — председатель Комитета по делам архивов при российском правительстве Рудольф Пихоя. В эту комиссию вместе с другими депутатами был включен и я.

К моменту создания комиссии и ее первому рабочему заседанию 13 декабря 1991 г., обсуждавшему проект закона об архивном фонде РСФСР и архивах, вопрос о хранении и использовании архивов, отражавших, в частности, репрессивную деятельность правившей в стране партии и советского государства, приобрел немалую актуальность. Историческую ценность необозримого массива потаенных архивных документов, накопившихся за десятки лет, обосновывать нет нужды — она очевидна. Вопрос, однако, заключался в том, кто и как будет с ними поступать. Было ясно, что в спецслужбах, к ведению которых относились и секретные архивы, в других структурах распадавшегося государства оставалось, в том числе на ключевых постах, немало тех, кто был заинтересован, чтобы документы, отразившие особо «деликатные» деяния прежнего режима, разделили судьбу архива царского полицейского управления в Санкт-Петербурге, подожженного в феврале 1917 г. провокаторами. Читали они легенду о Великом инквизиторе у Достоевского или нет, но хорошо усвоили, что основу власти государства над его подданными составляли чудо, тайна и авторитет. В сохранении находившейся за многими запорами тайны многие из них были заинтересованы как соучастники преступлений. Над архивами в этот период безвластия, как вскоре нам пришлось убедиться, нависла вполне реальная угроза если не полного уничтожения, то целенаправленного «прореживания» — под предлогом, конечно, сохранения «государственной безопасности».

С другой стороны, громко звучали — в прессе, на митингах, на собраниях — требования широко распахнуть двери архивов для беспрепятственного доступа всех, кто того пожелает, распубликовать имена «стукачей». Людей, немало настрадавшихся от режима, можно было понять. Но нетрудно представить, какую новую волну доносов, в том числе ложных, какую «охоту на ведьм», действительных и мнимых, в нашем больном обществе может породить неосторожное обращение с горючим архивным материалом. Комиссии предстояло подготовить законодательство по архивам и порядок их передачи на государственное хранение, что должно было решить три задачи. Немедленно изъять документы из тех структур, где их сохранность не могла быть обеспечена. Гарантировать доступ к ним исследователей, журналистов, а также лиц, подвергшихся репрессиям, и их родственников. Провести разумную селекцию материалов, открыв большую их часть и ограничив доступ к содержавшим государственную и личную тайну. А это означало, что необходимо было законодательно определить критерии того, на что следовало сохранить запрет, и срочно установить временные правила использования архивных документов.

Справедливости ради надо сказать, что многие члены комиссии плохо представляли себе и масштабы предстоявшей работы, и характер тех материалов, с которыми предстояло иметь дело. Ясно было лишь одно — необходимо как можно скорее разорвать завесу секретности, окутывавшую механизмы государственного управления, судебных и бессудных расправ над невинными людьми, подавления инакомыслия и тотальной слежки. И чтобы хотя бы прикоснуться к тому, что и как скрывали за семью печатями, была предпринята своеобразная партизанская вылазка — поездка в главное архивное хранилище КГБ, располагавшееся на окраине города Чехова Московской области.

Запомнился морозный день 20 декабря 1991 г., когда по предварительной договоренности с генералом Анатолием Краюшкиным, исполнявшим обязанности начальника десятого — «архивного» отдела КГБ, в Чехов отправились члены комиссии, депутаты Ковалев и Шейнис и ее эксперт, «мемориалец» и недавний «сиделец» Арсений Рогинский. Было бы серьезным преувеличением сказать, что за несколько часов работы в этом архиве мы сумели оценить все богатство собранных в нем материалов. Но и то, что мы успели тогда увидеть, о чем рассказали сотрудники этого сверхсекретного учреждения, которые, вероятно, в тот короткий период потрясения основ привычного миропорядка в нашем лице увидели представителей высший власти, сменивших прежних визитеров — высокопоставленных чинов охранительных «органов», производило сильное впечатление. И заслуживает быть преданным гласности.

Архивы КГБ, размещавшиеся в Чехове, Балашове, Омске и других городах, — необозримое хранилище. Только в центральном архиве и его филиалах было собрано 650 тыс. единиц хранения, а во всех архивах бывшего КГБ, по свидетельству Вадима Бакатина, насчитывалось 10,6 млн. единиц. В чеховском архиве находились фонды:

— материалов секретного производства (в частности, фонд центрального аппарата КГБ);

— уголовных дел: осужденных и отбывавших наказание по «политическим» статьям УК; реабилитированных; дел, возбужденных по факту преступления (неустановленных лиц); рассмотренных особым совещанием НКВД;

— личных дел агентуры и разведывательных диверсионных групп, засланных на оккупированную территорию во время войны;

— оперативного учета — наружного наблюдения и проверки;

— разрозненные материалы, различные коллекции, документальные фильмы;

— подсобная картотека, сводный тематический каталог, описи и т.п.

Больше всего огорошила информация об уничтожении архивов. В архиве, как нам сказали, существовало правило, согласно которому подлежали ликвидации дела, заведенные на мужчин, достигавших 70, и женщин — старше 65 лет. Едва ли в прежние годы оно неукоснительно выполнялось, но о числе граждан, содержание которых «под колпаком» оплачивалось налогоплательщиками, может дать некоторое представление цифра — ежегодно уничтожалось по усмотрению работников архива 30-40 тыс. дел. Уничтожению подлежали также дела, заведенные на лиц, впоследствии избранных и назначенных на номенклатурные партийные и государственные должности, депутатов и т.п. (подозреваю, что и здесь были исключения).

Но помимо этой рутинной работы, массовая чистка архивов по распоряжению свыше началась во второй половине 1990 года, когда прежняя власть закачалась. В своих мемуарах председатель КГБ Владимир Крючков к числу «серьезных упущений и недостатков» в архивной политике и законодательстве относит отсутствие «четкой регламентации сроков хранения тех или иных материалов и их публикации, использования в научной работе». Это открывало, знаю по рассказам коллег, широкое пространство для произвола и выборочного подхода к тем, кто добивался допуска в архивы. Но зато Крючков был вполне удовлетворен порядком, который «исключал вседозволенность, закрывал лазейки для использования архивных материалов, составляющих государственную тайну» (Крючков. Личное дело. М., 1996, ч. 1, с. 339. Крючков отчетливо представлял границу между раскрытием (и то неполным) дел, по которым состоялась государственная реабилитация при прежнем режиме и которые он скупо упоминает, и того сыска и террора, которые осуществляло его ведомство после 1953 г. и о чем он не говорит ни слова, замечая лишь, что публикация неких «тайн» имела бы «непоправимые последствия»).

Ни словом не упоминает экс-председатель КГБ секретный приказ «О совершенствовании системы учета и хранения документов на агентуру органов безопасности», изданный им 6 сентября 1990 года под # 00111. О нем нам рассказали работники архива. С типичной для советских официальных документов суесловной мотивировкой — «в целях совершенствования хранения материалов, защиты прав и интересов граждан, сотрудничавших с КГБ, и сосредоточения сил оперативного состава на решение задач по обеспечению государственной безопасности» — «совершенствование» по Крючкову означало массовое уничтожение всех следов сыска. Подлежали ликвидации личные и рабочие дела агентов и резидентов, содержателей конспиративных квартир, сведения на лиц, исключенных из агентуры за «двурушничество и дезинформацию», а также сами отборочные списки на уничтожение и картотека. О масштабах этой чистки представление может дать цифра — 95,7 тыс. гласных и негласных сотрудников, занимавших официальные должности и числившихся в 1982 г. в материалах одного лишь центрального архива. Приказ предписывал завершить эту операцию до конца 1990 г.

Как видно, опасения за судьбу своих осведомителей посетили руководителей КГБ по меньшей мере за год до путча. Но это было еще полбеды. После отмены статей УК, каравших за «антисоветскую агитацию», Крючков издал еще один приказ, призванный замести следы текущей преступной деятельности его ведомства, — # 00150 от 24 ноября 1990 г. Теперь уже уничтожению подлежали дела оперативного наблюдения и разработки с «антисоветской окраской». Ведь преданные гласности — и то далеко не целиком — бесчинства власти в отношении Сахарова, Солженицына, дела подвергавшихся преследованиям диссидентов, то, что скрывать дальше уже не было никакой возможности, — лишь верхушка айсберга всестороннего контроля государства над своими гражданами. У меня же в руках оказался обширный список лиц, в том числе известных ученых и литераторов, которых наше государство подвергло бесстыдной слежке. Некоторые (далеко не все) имена я успел переписать и считаю нелишним воспроизвести их здесь.

Были уничтожены дела на следующих лиц: Генрих Батищев (2 тома), Георгий Владимов (48 т.), Григорий Водолазов (3 т.), Владимир Войнович (10 т.), Юлий Даниэль (7 т.), Александр Зиновьев (35 т.) , Лев Копелев (21 т.), Юрий Левада (10 т.), Борис Можаев (1 т.), Александр Некрич, Леонид Седов (3 т.), Сергей Семанов (11 т.), Валентин Турчин (18 т.), Яков Этингер (1 т.), группа, включавшая Александра Янова, Леонида Волкова, Александра Штромаса и др. (13 т.).

Видимо, работа по заметанию следов производилась выборочно, до некоторых дел к концу 1991 г. руки не дошли. Их героями были Леонид Баткин (1 т.), Лариса Богораз (8 т.), Михаил Бернштам (4 т.), Михаил Гефтер (6 т.), Леонид Гордон (1 т.), Борис Грушин (1 т.), Владимир Дудинцев (1 т.), Наум Мандель (Коржавин) (1 т.), Феликс Светов (17 т.), Юрий Сенокосов (3 т.).

Просматривая списки тех, кто подвергался «оперативной разработке», я наткнулся на имена моих молодых коллег по Институту мировой экономики и международных отношений Академии наук (ИМЭМО) — Андрея Фадина (1 т., который успели уничтожить) и Павла Кудюкина (62 т., которые тогда еще хранились). Вероятно, в этих десятках томов содержались материалы на всю группу из шести молодых людей, в апреле 1982 г. внезапно арестованных, более года содержавшихся в «Лефортово», а весной 1983 г. «помилованных» до и вместо проведения судебного разбирательства. Суд был намечен на январь-март 1983 г., но сначала неожиданно отложен на неопределенное время якобы из-за болезни судьи, а под конец заменен великодушным «прощением».

ИМЭМО, восстановленный после ХХ съезда КПСС, был одним из немногих высокопрофессиональных институтов гуманитарного профиля. Его содержали, щедро расширяли штаты, выделяли дефицитную валюту на комплектование иностранными изданиями и загранкомандировки избранных, поощряли издательскую деятельность, а директора института Николая Иноземцева удостоили сначала возведением в кандидаты, а затем и в члены ЦК КПСС. Среди директоров гуманитарных институтов таких было всего два человека. Расположение начальства объяснялось просто. Институт должен был информировать международный отдел ЦК и высшее руководство этой самой партии о том, что действительно происходит в мире капитализма, переживавшего, согласно доктрине, то ли третий, то ли еще какой-то этап своего «общего кризиса». Сотрудники института широко привлекались для изготовления разного рода закрытых материалов для «директивных органов». А Иноземцева лично привечал Брежнев (на его столе я как-то увидел фотографию генсека в красивой рамочке и с собственноручной дарственной надписью: «уважаемому Николай Николаевичу»). «Брежнев, — свидетельствует Александр Бовин, — с большим уважением, даже — с почтением относился к Николаю Николаевичу».

В институте, где работали хорошо информированные люди, превалировал дух свободомыслия (конечно, в определенных пределах), широко обращался самиздат и тамиздат, и, вероятно, не так уж далек был от истины Кудюкин, показавший на допросе, что «такую литературу можно было бы безбоязненно предложить 90% сотрудников ИМЭМО». Арестованные пошли несколько дальше. Как следует из документов, направлявшихся из КГБ в ЦК КПСС (копии пяти из них были мне переданы в ответ на депутатский запрос службой Виктора Баранникова позже — в 1992 г.), обвиняемые замыслили создать «Федерацию демократических сил социалистической ориентации». Они планировали связаться с партиями Социнтерна, частью коммунистических и леворадикальных организаций Западной Европы, с польской «Солидарностью». Сверх того — издавали и распространяли журналы «Левый поворот», «Социализм и будущее», «а также иные документы злобного антисоветского содержания», напечатали свое сочинение «в крайне реакционном французском журнале «Альтернатива» и т.п.

Незначительность «прегрешений» арестованных была очевидна. Не вызывали сомнения их социалистические воззрения, ориентация на Социнтерн и еврокоммунистов. Их неподцензурный самиздат не получил широкого распространения и известности. О их неортодоксальных взглядах и активной гражданской позиции, которые проявились еще на студенческой скамье, агентура сообщала давно. Потянувшее на десятки томов «дело» явно заготавливалось впрок, на случай надобности. Им и воспользовались, когда решили, что пришла пора «разобраться» с неугодным институтом.

Трудно сейчас установить, от кого исходила инициатива — от КГБ или одной из группировок в верхах партии, заинтересованной в том, чтобы скомпрометировать влиятельного советника генсека, но с самого начала стало ясно, что цель затеянной провокации — разгром института, откуда в общество просачивались «чуждые взгляды» и недозированная информация, и дискредитация его директора. В течение года институт лихорадило. Шутка ли — на заседании политбюро о раскрытии «заговора» докладывал в апреле 1982 г. сам Андропов. В институте поселилась комиссия, назначенная партийными органами. Со Старой площади ее деятельность направлял секретарь ЦК М.В. Зимянин, ведавший идеологией и одним из первых забивший тревогу в дни Пражской весны. А непосредственно погром готовил некто М.И. Волков, человек на редкость невежественный, но занимавший заметный пост в отделе науки ЦК и приходившийся близким родственником К.У. Черненко. Возглавлял же этот отдел С.П. Трапезников, отличавшийся крайней оголтелостью. Комиссия на уровне собственного понимания судила научную работу ИМЭМО, выискивала крамолу в его публикациях и шерстила личные дела сотрудников института, кадры которого, по ее разумению, были засорены «ревизионистами» и «сионистами» (то есть евреями).

Репрессии обрушились на руководителей отделов, в которых трудились арестованные, — Георгия Мирского и Германа Дилигенского, на других ученых. В документе, подписанном председателем КГБ В.Федорчуком, калифом на час, особо отмечались «просчеты в подборе кадров» и в «воспитательной работе», «обстановка беспринципности и отсутствия должной политической бдительности» в ИМЭМО. Не выдержав нервотрепки, от сердечного приступа скончался Иноземцев, прошедший фронты Великой Отечественной, но не привыкший к столь бесцеремонному обращению со стороны «товарищей» по партии. КГБ и Генпрокуратура докладывали в ЦК партии, кто из сотрудников ИМЭМО знал о взглядах арестованных, но не дал «отпор» и не донес, и излагали лихо закрученный план дальнейших действий — как половчее провести процесс, под каким предлогом удалить на это время из Москвы иностранных корреспондентов и как дезинформировать «братские партии».

Гроза, однако, в этот раз ушла, как налетела. За три недели до своей смерти Брежнев, соответствующим образом проинформированный Арбатовым и Бовиным, распорядился «оставить институт в покое». Вслед за тем изменился расклад в верхах. Перешедшему из КГБ в ЦК Андропову развивать провокацию, затеянную его бывшими подчиненными вкупе с партийными мракобесами, надобности не было. История завершилась почти хорошим — если, конечно, не считать гибели Иноземцева — и сказочным по тем временам концом. Но нарытые материалы продолжали лежать неразорвавшимися минами — кто мог знать, кем, когда и зачем они снова могут быть запущены в ход? А главное — лишь стечение случайных обстоятельств помешало употребить по назначению колоссальный труд чекистов и спасло научный коллектив от беды.

Впрочем, надо отдать должное сыскарям из знаменитого пятого управления КГБ, ведавшего «идеологическими диверсиями». Они знали, что делали. Ведь почти все поименованные в воспроизводимом здесь реестре лица чуть позже приняли активное участие в процессах, направленных на слом адской машины того государства, защищать которое был призван КГБ. Боюсь, однако, что дела не столь уж давно минувших дней не потеряли актуальности. Существуют веские основания полагать, что слежка, «прослушки», провокации не канули в Лету.

Но вернемся к нашей поездке в Чехов. Времени у нас было в обрез. Я попросил показать материалы, собранные на моего друга Михаила Гефтера, и предупредительные служащие принесли аккуратно переплетенные тома. Листая один из них, я обнаружил запись некоего историософского обсуждения (разумеется, с выходом на текущую политическую ситуацию), которое происходило на квартире Гефтера в начале 80-х гг. Материал был подписан закодированным агентом и сопровожден справкой, что изложенное совпадает с данными «прослушки»…

Уже этот, далеко не полный и, вероятно, случайный перечень может дать представление о том, сколь густой была сеть полицейщины, обволакивавшая всю интеллектуальную элиту советского общества в годы, уже удаленные от периода лицемерно осужденных сталинских беззаконий, и сколь невосполнима потеря ценнейших исторических источников, ликвидированных в смутные времена. Информация из них могла бы по-новому заиграть в наши дни, когда бесстыдно подчеркивается преемственность традиций ЧК-КГБ-ФСБ (почему бы не начать этот ряд с не менее достойных предшественников — николаевских жандармов или опричников Ивана Грозного?).

Пришедший к руководству КГБ СССР 23 августа 1991 г. Вадим Бакатин попытался остановить варварскую операцию по истреблению архивов. Об этом были разосланы строжайшие приказы на места. Но чистка еще какое-то время продолжалась, теперь уже в порядке «низовой инициативы» и в осенние месяцы того года. Во всяком случае, мне рассказывали, что в Ленинграде она была остановлена, лишь когда начальником управления туда прибыл депутат Сергей Степашин.

И все же многое сохранилось. Но время, когда все шире открывались архивы, очень быстро прошло. Дверцы к потаенной их части захлопнулись, а парламентская комиссия по архивам прекратила существование вместе с СНД и ВС России. Поездка в Чехов оказалась эпизодом, не получившим продолжения. А сами потаенные архивы выжившего ведомства, если они все же сохранились, ждут встречи с будущими историками в иные времена…

Прочитал статью Никиты Петрова о том, как ФСБ препятствует открытию архивов. И не только препятствует, но и уничтожает документы. Статья опубликована в 2001 году. Картина, нарисованная им, безрадостна. Но за прошедший период она еще более усугубилась.

24 августа 1991 года Б.Н.Ельцин подписал указ о передаче на государственное хранение архивов КПСС и КГБ. КГБ должно было оставить у себя только дела последних 15 лет. Все остальное должно было быть передано на государственное хранение и открыто для исследователей.

Всячески сопротивляясь указу, гэбуха начала медленное рассекречивание документов, начиная с 1917 года. С трудом доползли до 1921 года, после чего процесс прервали. Больше не выпустили из рук ничего.

Вместо рассекречивания товарищи, видимо, занимались уничтожением документов. На все запросы сейчас один ответ: не сохранилось; не сохранилось; не сохранилось.

Оказывается, по состоянию на момент образования КГБ (март 1954 г.) центральный оперативный архив насчитывал 5 миллионов 713 тысяч единиц хранения. В их числе около 1,5 миллиона дел общего делопроизводства, 1 миллион 783 тысячи архивно-следственных дел; 360 тысяч личных дел сотрудников ВЧК-КГБ, 375 тысяч дел оперативной разработки и проверки (так называемые "досье" на граждан) и 475 тысяч дел агентов (личных и рабочих); 70 тысяч "оперативных" дел аппарата внешней разведки; 900 тысяч дел на лиц, выезжавших за границу и въезжавших в СССР начиная с 1922 г., и 280 тысяч дел "спецпроверки" на лиц, выезжавших за границу.

Когда в 1992 году на заседании Комиссии по архивам КПСС и КГБ у руководителя чекистского архива поинтересовались, сколько у него на тот момент дел, он сообщил, что из этих миллионов в архиве "осталось" лишь 654 300 дел. Думаю, что к сегодняшнему дню еще меньше.

В прошлом году киностудия, для которой я пишу сценарий, обратилась в архив ФСБ с просьбой предоставить доступ к следственному делу Н.И.Ежова. Нам было отказано безо всяких мотивировок, хотя 10 лет назад доступ к этому делу был открыт, в том числе для иностранцев. И я вообще не знаю исследователей, которым удалось в путинскую эпоху поработать в этом архиве.

В принципе известно четыре периода, когда они чистили свой архив, массово уничтожая дела:

Это осень 1941 года, когда ожидалось занятие Москвы немцами;
- 1954-1955 гг. (промежуток между смертью Сталина и ХХ съездом);
- 1988-1990 гг. (так называемая "крючковская" чистка под угрозой "гласности");
- конец 1991 - начало 1992 гг., когда они почувствовали реальную опасность "люстрации".

Что там делалось в последние десять лет, вообще никто не представляет.

Ужасно не только то, что уничтожены бесценные документы по советской истории. Уничтожен целый пласт культуры, например, архивы репрессированных писателей. Скажем, у Бабеля при аресте унесли целый сундук неопубликованных рукописей. Теперь выяснилось, что не осталось ни листочка. Это только один пример.

Казалось бы, сейчас, когда вертикаль озаботилась борьбой с "фальсификациями истории", наоборот, надо было бы широко открыть двери архивов. Чем больше документов опубликовано, тем меньше простора для фальсификаций.

Но так как все сделано с точностью наоборот, можно сделать вывод, что задача власти - самой фальсифицировать историю, а не бороться с фальсификаторами.

Почему бы не передать на государственное хранение и не открыть для историков архив КГБ по 1991 год? Никогда они этого не сделают. Они этого не сделают по той хотя бы причине, что официально провозглашают себя правопреемниками ЧК - НКВД - КГБ, "наследниками Дзержинского" (http://www.fsb.ru/fsb/history.htm), а значит вся кровь советского периода на руках каждого из нынешних "силовиков", включая полковника Путина. Не будут же они сами себя сечь.

Службы госбезопасности в любой стране окутаны, по понятным причинам, ореолом секретности. Практически никогда не публикуется в открытых источниках численность их сотрудников, структура, многая другая информация. Такова специфика работы. В каждом государстве свои особенности, но в Беларуси удалось найти золотое равновесие между секретностью и открытостью. Пожалуй, самое доступное подразделение белорусского КГБ - ведомственный архив. Оказалось, что сюда может обратиться любой гражданин, чтобы поработать с документами или получить необходимую информацию. Об особенностях работы архива и его сотрудников рассказал начальник Центрального архива КГБ Владимир Дорошевич.

— Владимир Константинович, что представляет собой белорусский Центральный архив КГБ?

— Для большинства жителей Беларуси Центральный архив КГБ видится хранилищем невиданных секретов, в котором скапливается информация о людях и событиях. Таков сложившийся стереотип. В действительности в соответствии со своим статусом "ведомственного архива" в нем сосредоточены документы, касающиеся главным образом деятельности органов государственной безопасности на территории Беларуси начиная с 1918 г. и до нашего времени. Как и в других архивах, документы систематизированы по описям и фондам. Размещаются в специально оборудованных архивохранилищах. Механизм функционирования Центрального архива комитета определяется требованиями общереспубликанских нормативных правовых актов.

— Каковы практика и механизм доступа граждан к документам, хранящимся в архиве?

— Информация предоставляется в установленном нормативными правовыми актами Республики Беларусь порядке (законы "О Национальном архивном фонде и архивах в Республике Беларусь", "Об обращениях граждан") на основании обращений физических и юридических лиц с указанием необходимого для поиска минимума установочных данных на запрашиваемых (ф.и.о., год и место рождения). При направлении в Центральный архив обращений заявителям необходимо представлять копии документов, подтверждающих родство с запрашиваемыми лицами.

После выхода Директивы № 2 Президента Республики Беларусь в архиве неукоснительно действует заявительный принцип "одного окна". Руководство комитета исходит при рассмотрении обращений граждан из подхода, что КГБ является "инстанцией последней надежды". Поэтому, даже если вопрос, поднимаемый в том или ином письме жителя страны (или иностранца), не входит формально в компетенцию органов государственной безопасности, он все равно изучается. При необходимости запрашиваются компетентные инстанции как в Беларуси, так и за ее пределами. Заявителю даются конкретные рекомендации с указаниями адресов учреждений, куда следует дополнительно обратиться, либо письма граждан пересылаются для дальнейшего рассмотрения.

Не скрою, что случаются иногда и жалобы на действия сотрудников архива. Однако замечу, что все это находится под самым пристальным контролем руководства КГБ. По каждому случаю проводится проверка. К чести нашего архива, за последнее время ни одна жалоба не нашла своего подтверждения, и действия сотрудников были признаны правомочными и компетентными.

— Какую работу проводят сотрудники по вопросам, связанным с политическими репрессиями, и восстановлению прав граждан, потерпевших от них?

— С 1991 г., в соответствии с постановлением Верховного Совета Республики Беларусь от 6 июня 1991 г. № 847-ХII "О порядке реабилитации жертв политических репрессий 20—80-х годов в Республике Беларусь", органами государственной безопасности было пересмотрено 152 399 архивных уголовных дел. Реабилитировано 175 914 человек.

Согласно вышеуказанному постановлению органами государственной безопасности устанавливается факт применения репрессий к конкретному лицу, для чего запрашиваются сведения не только из архивных учреждений Беларуси, но и других стран, имеющих с нашей республикой международные договоры о сотрудничестве.

И белорусские, и иностранные граждане имеют право обратиться в КГБ Беларуси с заявлением на ознакомление с архивными уголовными делами на своих репрессированных родных и близких. В ходе ознакомления родственникам возвращаются личные документы и фотографии репрессированных. Только за 2009 г. сотрудниками Центрального архива комитета было рассмотрено 229 обращений граждан и 154 запроса юридических лиц, приняты 52 человека для личной беседы и ознакомления их с архивными материалами. По вопросам политических репрессий в наш адрес обращаются также граждане ближнего и дальнего зарубежья (России, Украины, Казахстана, Грузии, Польши, Израиля, США, Прибалтийских государств).

Поэтому информация, которая иногда проскакивает в некоторых "несерьезных" СМИ о том, что сотрудниками КГБ ничего не предпринимается в деле восстановления прав потерпевших от политических репрессий, мягко говоря, не соответствует действительности. Пусть о результатах нашей работы скажут те, кто обратился к нам и получил необходимую информацию.

— Какую работу проводят сотрудники архива для восстановления достоверности исторических фактов?

— Принцип работы сотрудников архива - каждый вывод должен быть подкреплен информацией из документов. Часто, выдавая архивные справки, приходится в тексте давать пояснения - "так в документе". Сотрудник архива не имеет права изменить содержание исторических бумаг, даже если он понимает, что при их составлении когда-то была допущена явная ошибка.

В последнее время в СМИ нередко можно встретить информацию, выдающуюся за истину в последней инстанции, которая ранее якобы скрывалась КГБ. В действительности, при ее детальном изучении, становится понятно, что никакая это не забытая правда, а простая фальсификация… Чтобы не быть голословным, приведу пример. Со второй половины 1940-х гг. гуляет байка о деятельности полумифической антисоветской организации "Черный кот" под руководством Михася Витушки. Якобы она базировалась в Налибокской пуще, насчитывала несколько десятков тысяч человек и совершила несколько "подвигов". А именно в 1949 г. захватила Новогрудок и выпустила из тюрьмы НКВД всех жертв тоталитаризма. В 1948 г. "лесовики" на сутки освободили от энкаведистов Кобрин и еще несколько городов. Детальное изучение архивных документов показало, что эти измышления, впервые появившиеся в белорусской эмигрантской прессе в 1940-е гг., успешно перекочевали в 21-й век и выдаются за достоверные научные факты. Кому-то это выгодно…

Сотрудники архива стараются довести до людей историческую правду. С их участием и с использованием документов, выявленных в архиве комитета, издан не один сборник материалов. Среди последних хочется упомянуть "Хатынь", вышедший в свет в 2009 г. Более двух третей его объема составляют документы КГБ, рассказывающие о трагедии белорусской деревни. Большинство из опубликованных документов ранее не были известны исследователям.

В этом году планируется выход в свет сборника документов о "подвигах" 118-го карательного батальона на оккупированной территории Беларуси в годы Великой Отечественной войны. В публикации будут использованы и документы из архива КГБ. Сборник готовится к изданию сотрудниками Национального архива Республики Беларусь совместно с российскими исследователями и при участии сотрудников Центрального архива комитета.

Отдельные исследователи работают в нашем архиве на протяжении более 15 лет. К примеру, священник Федор Кривонос, занимающийся вопросами установления судеб и канонизации православных священнослужителей, павших жертвами политических репрессий. Дважды за результаты этих исследований он удостаивался премии Президента Республики Беларусь "За духовное возрождение".

В Центральном архиве КГБ работал ныне покойный российский писатель Владимир Богомолов - автор известного романа "Момент истины", по мотивам которого был снят фильм "В августе 1944-го…". Известный белорусский режиссер-документалист Анатолий Алай обнаруженные в архиве комитета факты использовал в фильме "Солдаты Италии", посвященном трагическим судьбам итальянских военнопленных, уничтоженных нацистами на территории Беларуси в годы Великой Отечественной войны.

С документами архива знакомились такие известные белорусские историки, как В.Н. Михнюк, А.А. Коваленя, В.И. Новицкий. Частыми гостями у нас являются директор Департамента по архивам и делопроизводству Министерства юстиции Республики Беларусь В.И. Адамушко, директор Национального архива Республики Беларусь В.Д. Селеменев.

Замечу, что сотрудники архива тоже не сидят сложа руки. Под их авторством и с их активным участием вышел ряд научных публикаций. К примеру, биографический справочник "Руководители органов государственной безопасности Беларуси (1917—1997)", книга по истории органов государственной безопасности Беларуси "Щит и меч Отечества" (2006), книга памяти погибших сотрудников нашего ведомства "Память в сердце стучит…" (2009). Среди наших сотрудников есть три кандидата исторических наук, один из которых готовится к защите докторской диссертации.

— Какую работу в развитие международного сотрудничества проводят сотрудники архива КГБ?

— Центральный архив комитета является участником международного исследовательского проекта по установлению судеб советских военнопленных и мест их захоронений. Работа над этим проектом в Беларуси началась 29 апреля 2002 года, когда был подписан договор между Комитетом госбезопасности и объединением "Саксонские мемориалы в память жертв политического террора" (Германия) о совместном изучении архивных документов периода Второй мировой войны. Кроме Комитета государственной безопасности Беларуси участниками проекта являются Министерство обороны и ФСБ Российской Федерации, Служба безопасности Украины.

Основу научно-исследовательской работы, проводимой в рамках проекта, составляет обработка информации, содержащейся в карточках советских военнопленных, которые в период Второй мировой войны хранились в справочной службе вермахта (ВАСт). После разгрома Германии большинство этих документов в качестве трофеев оказалось в Советском Союзе и получило наименование "трофейных карточек на советских военнопленных". Основной их массив был передан на хранение в Подольский архив (в настоящее время Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации), а также в архивы органов государственной безопасности, в том числе и Беларуси.

Реализация международного научно-исследовательского проекта предполагает изучение и обработку германской, российской, белорусской и украинской сторонами нескольких миллионов карточек в отношении более чем миллиона советских военнопленных. Вся информация периодически передается немецкой стороне для обобщения и ввода в единую электронную базу. По мере необходимости она предоставляется каждому из участников проекта. Наши сотрудники уже обработали и ввели в электронную базу данных сведения более чем о 12 тысячах человек. Установлены дата смерти и места захоронения более чем 11 тысяч советских военнопленных - уроженцев Беларуси. Найдены родственники более 500 солдат Отечественной войны, погибших в германском плену. Большинство из них считались до недавнего времени пропавшими без вести. На настоящий момент изучены все трофейные карточки (более 20 000), имеющиеся в Центральном архиве КГБ, начата и активно продолжается работа по обработке аналогичных документов, хранящихся в архиве управления КГБ по Витебской области. Планируется изучение трофейных документов, находящихся в архивах управлений КГБ по Брестской, Гомельской и Гродненской областям.

Опыт, полученный сотрудниками Центрального архива КГБ Республики Беларусь в ходе научной обработки документов в отношении советских военнопленных, является востребованным и планируется к использованию участниками международного научно-исследовательского проекта из России, Украины и Казахстана. В перспективе планируется задействовать для исследования и документы, которые в качестве трофеев оказались у союзников по антигитлеровской коалиции, прежде всего США и Великобритании. Уже предпринимаются шаги по получению доступа к ним.

Таблица о результатах пересмотра архивных уголовных дел в связи с реабилитацией по делам, хранящимся в органах государственной безопасности Республики Беларусь

В Центральном архиве КГБ Республики Беларусь можно получить следующую информацию:

- сведения о службе (работе) в органах государственной безопасности (ЧК-ГПУ-УГБ НКВД-НКГБ-МГБ-КГБ Беларуси);

Подтверждение участия в партизанском движении на оккупированной территории Советского Союза в годы Великой Отечественной войны в составе спецгрупп (партизанских отрядов) НКГБ БССР;

Подтверждение участия в ликвидации антисоветского подполья и бандитизма на территории Западной Беларуси в послевоенный период;

Сведения в отношении лиц (уроженцев районов, входящих в современную Минскую область), подвергавшихся политическим репрессиям в 1920-1950-е гг. и впоследствии реабилитированных;

Сведения в отношении военнопленных (уроженцев районов, входящих в современную Минскую область), содержавшихся в годы Второй мировой войны в лагерях, созданных германскими оккупационными властями.

До ноября 2009 г. в Центральном архиве комитета можно было также получить информацию в отношении граждан, насильственно угнанных в годы Второй мировой войны с территории БССР за пределы Советского Союза (тех, кто на момент угона проживал в пределах современной Минской области). В ноябре 2009 г. архивные фильтрационные дела на вышеуказанную категорию граждан были переданы на постоянное хранение в Государственный архив Минской области.

Вся вышеуказанная информация размещена на информационных стендах в приемной комитета, куда приходят граждане, а также на официальном сайте КГБ Республики Беларусь (